— Что это даст!

— А что даст, если я сбегу и меня поймают? Непременно, потому что деваться мне…

— Археологу? Не найти нору?

— Не хочу в нору!

— Хотите найти убийцу. Вы — сильный человек.

Как он ошибается! Мистической могильной плитой (ведь я слышал голоса людей наверху, на моем «кладбище») меня придавил ужас той ночи; я извиваюсь под ней, имитируя следствие, чтоб не думать о будущем. Которое, судя по всему, для меня беспросветно.

— Почему Вагнер хочет убрать вас с дороги?

— Боится, что я дурно повлияю на его автора.

— Жизнь и смерть — какая божественная ирония! Поздно.

— По его словам, Юля намекала, будто хочет бросить писать.

— Неужели это возможно — преодолеть такой великий соблазн? — вскричал Платон.

— Вы увлеклись, — угрюмо заметил я. — Для мертвых нет соблазнов.

Он возразил, как-то содрогнувшись:

— Мертвые не могут передвигаться.

— Я вынул нож из трупа. — На меня, как всегда внезапно, накатила та противная мелкая дрожь. — Труп украли. А что с мобильником, не знаю.

— С мобильником? — прошептал Платон.

— Она носила его в сумочке. Всякий раз, как мы встречались, ей звонил убийца.

— Убийца? — снова эхо шепотом.

— Я так думаю. Другие разговоры были обычные, она обращалась к собеседнику по имени, да и мне сообщала, кто, что… А вот один обязательный «контрольный» звонок был особенный. Вызывающая интонация, провокационный текст: да, я с мужчиной!.. Она дразнила свою смерть.

— И вы не спросили, кто это?

— Спросил. Она сказала, что это ее литературный агент беспокоится, работает ли она. Но Вагнер утверждает, что никаких таких агентов у нее не было… — Я вдруг вспомнил Владика: — Если мобильник в могиле, туда можно дозвониться?

— Что? — Покровский поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.

— Если мобильник заряжен и попал вместе с покойницей…

— Нет, это «сюр»! — негромко вскрикнул владелец «Ангела-Хранителя» и засмеялся. — Надо непременно рассказать Юлику, он сумеет в своих кретинских текстах использовать!

Внезапно наше внимание переключилось: на балкон Тихомировой выскочил ее сын и прокричал, перегнувшись через перила: «Мам, ты вернешься или останешься на даче?» Мы разом склонились над ямой двора, уже клубящейся тьмою: по тротуарчику под вязами в цветном летнем пальто цокала на каблучках Лада. Донеслось: «Нет, домой вернусь!»

— Когда это Тихомирова успела дачу приобрести? — пробормотал Покровский. — У нее не было дачи.

— Может, у Громова?

— Он вообще перекати-поле.

Я поднял голову: юноша напротив стоял выпрямившись, глядя куда-то вверх. На прозрачный месяц в зеленом весеннем небе?

— Вам не кажется, что он похож на мертвеца?

— Что вы этим хотите сказать?

— Тощий, бледный, словно богатые яркие волосы все соки из тела вытянули.

— Денис — вылитый папа, известный психотерапевт. Не надо так — мертвец — нехорошо.

— Это не мое сравнение. Я б его сравнил с зажженной восковой свечой.

— Изысканно, но тоже жутковато.

Детская тайна

— Мамы нет дома.

— Жаль. А с вами можно поговорить?

Я представился.