Сидит литвинка, дочь степей чужих.

         Безмолвная подруга лучших дней,

         Расстроенная лютня перед ней;

         И, по струне оборванной скользя,

         Блестит зари последняя струя.

         Устала Клара от душевных бурь...

         И очи голубые, как лазурь,

         Она сидит, на запад устремив;

         Но не зари пленял ее разлив:

         Там родина! Певец и воин там

         Не раз к ее склонялися ногам!

         Там вольны девы! – Там никто бы ей

         Не смел сказать: хочу любви твоей!..

6

         Она должна с покорностью немой

         Любить того, кто грозною войной

         Опустошил поля ее отцов;

         Она должна приветы нежных слов

         Затверживать, и ненависть, тоску

         Учить любви святому языку;

         Младую грудь к волненью принуждать,

         И страстью небывалой объяснять

         Летучий вздох и влажный пламень глаз;

         Она должна... но мщенью будет час!

7

         Вечерний пир готов; рабы шумят.

         В покоях пышных блещет свет лампад;

         В серебряном ковше кипит вино;

         К его парам привыкнувший давно,

         Арсений пьет янтарную струю,

         Чтоб этим совесть потопить свою!

         И пленница, его встречая взор,

         Читает в нем к веселью приговор,

         И ложная улыбка, громкий смех,

         Кроме ее, обманывают всех.

         И веря той улыбке, восхищен

         Арсений; и литвинку обнял он;

         И кудри золотых ее волос,

         Нежнее шелка и душистей роз,

         Скатилися прозрачной пеленой

         На грубый лик, отмеченный войной;

         Лукаво посмотрев, принявши вид

         Невольной грусти, Клара говорит:

         «Ты любишь ли меня?» – «Какой вопрос? —

         Воскликнул он.