Он назвал ей кодовое слово, отпирающее его дверь.
Ужин, заказанный для нее, до сих пор не доставили. Шефповар извинился: мол, ужин был погружен на механическую «черепашку» и добрался аж до лифта. Ч'ам «черепашка» сломалась, и ею занялись гостиничные техники. Свободных «черепашек» в его распоряжении нет, но ужин будет доставлен не позже чем через полчаса, даже если ему придется принести его лично.
Из динамика послышался голос Патриции, произносящей кодовое слово, и дверь открылась. Патриция очень мило выглядела в своей «нине» – наряде, состоявшем из очень короткой юбочки и жесткого треугольного щитка, свободно свисающего с шеи на грудь. Обе детали костюма выглядели словно сплетенные из травы, хотя в действительности были пластиковыми. Точно такой наряд носила Белая Богиня Изага, она же Нина Т., в телесериале «Торговец Хорн». Карфакс был одет в стиле «исследователь джунглей», только без пробкового шлема. Патриция села очень осторожно, поскольку под юбкой у нее ничего не было. Ей приходилось следить и за тем, чтобы не наклоняться низко и не поворачиваться слишком резко, иначе обнажились бы груди. Карфакс находил ее скромность смехотворной: ведь, на пляже она загорала голышом. Но правила приличия в отношении одежды никогда не отличались разумностью, хотя каждое из них в отдельности вроде бы имело смысл.
Патриция не выглядела смущенной, хотя наверняка отдавала себе отчет, как мало на ней надето и как ненадежно застегнуто это немногое. Карфакс был не способен не думать об этом: он никогда не мог сдержать возбуждения при виде хорошенькой девушки в мини-юбке. Так что он прожил долгие годы в состоянии сплошного сексуального возбуждения.
Однако Патриция – его двоюродная сестра, и мысль об этом должна охладить его пыл. Должна, подумалось ему, однако не охлаждает. Особенно если учесть, что табу на инцест неуклонно отмирало в течение последних пятнадцати лет.
Лучше бы ему об этом не думать. С тем же успехом можно посоветовать морю не обращать внимания на притяжение луны.
Она закурила сигарету, затянулась несколько раз и посмотрела на Карфакса сквозь дымовую завесу.
– Не хочешь рассказать, что произошло у Вестерна?
Он рассказал ей все, что считал стоящим упоминания. По окончании рассказа он понял, что рассердил ее. Длинные медлительные затяжки сменились быстрыми, короткими. Но он ошибался. Ни Вестерн, ни он сам не были объектами ее гнева.
– Ну зачем он солгал о своем изобретении? – воскликнула она. – Зачем? Да что с ним стряслось? Неужели он даже мертвый не может постоять за себя?
– Не понимаю, – растерялся Карфакс. – Да он всегда был мягкотелым! Попросту бесхребетным!
Он был готов сделать что угодно, лишь бы на него не сердились. Не выносил чужого гнева. Стоило мне только скорчить зверскую рожу, и я тут же добивалась своего! Мне было легко заполучить желаемое – кроме одной вещи, которую я так хотела и все равно не могла добиться!
Книги полны описаний женщин, которых гнев делает только прекраснее. Патриция была определенно не из их числа.
Стервоза в запале, подумалось Карфаксу.
– И чего же ты так хотела и не смогла добиться? – спросил он, ибо Патриция явно ожидала этого вопроса.
– А ты как думаешь?
– Ты хотела, чтобы он оказал сопротивление.
Она сперва удивилась, а потом обрадовалась: – Ты очень проницателен. Мне это нравится.
– Чтобы понять такое, большого ума не нужно, – возразил он и наклонился вперед. – Честно говоря, Патриция, патологический страх твоего отца перед гневом не имеет значения. Теперь-то у него нет причин для лжи. Он мертв, и никто на свете не может причинить ему зло, и он, конечно, хотел бы прославить себя изобретением МЕДИУМа. Если только…
– Если только?. |