Когда отец семейства потерял работу (вскорости и жену его тоже уволили), они только начали ремонтировать кухню. У здания до сих пор не хватало одной стены – вместо нее на гвоздях висел кусок полиэтиленовой пленки, хлопавшей на вечернем ветру. Я выскочил на задний двор, до бомжа оставалось всего несколько футов, а на пути у него стоял забор из металлической сетки. Краем глаза я уловил движение слева от себя. Пленка разошлась в стороны, черноволосый парень вмазал мне по роже куском трубы, меня развернуло, и сквозь полотно я рухнул на пол так и не законченной кухни.
Не знаю, сколько я там валялся. Достаточно долго, чтобы заметить – за раковиной и из стен кто‑то уже выдрал всю медь, какая там была. Достаточно долго, чтобы быть более‑менее уверенным – челюсть не сломана, хотя вся левая половина лица одновременно и горела, и онемела, и из нее капала кровь. Я поднялся на колени, и в голове моей разорвалась начиненная гвоздями бомба. Все, что не находилось непосредственно передо мной, поглотила тьма. Пол заходил ходуном.
Кто‑то помог мне встать, затем толкнул меня к стене, а кто‑то еще засмеялся. Третий человек (он стоял подальше) сказал:
– Давай его сюда.
– Не думаю, что он может ходить.
– Ну, тогда тащи его.
Чьи‑то пальцы как тисками сжали сзади мою шею, и меня провели в то, что когда‑то было гостиной. Тьма отступила, и я смог разглядеть маленький камин – полку с него отодрали, вероятно пустив на дрова. Я уже однажды был здесь – когда Брайан Коуэн провел нас, таких же, как он, шестнадцатилетних пацанов, устроить налет на запасы спиртного, хранившиеся у его отца. Тогда под окном стоял диван. Сейчас на этом месте стояла унесенная из какого‑то парка скамейка, а на ней сидел человек. Он смотрел на меня. Меня кинули на диван напротив него – загаженное оранжевое нечто, вонявшее, как мусорный бак за рестораном «Красный лобстер».
– Блевать будешь?
– Мне и самому это интересно, – ответил я.
– Я велел ему остановить тебя, а не бить трубой по морде, но он немного переусердствовал.
Теперь я смог разглядеть парня с трубой – стройный, черноволосый латинос в майке и армейских брюках цвета хаки. Пожав плечами, он похлопал трубой по ладони:
– Ну ой.
– Ой, значит, – сказал я. – Я это запомню.
– Хрена лысого ты запомнишь, пендехо, я тебе еще вмажу.
С логикой не поспоришь. Я перевел взгляд с шестерки на сидевшего на скамейке босса, ожидая увидеть накачанные в тюряге мышцы, выращенную в тюряге злобу и водянистые глаза. Вместо этого обнаружилось, что он одет в желто‑зеленую клетчатую рубашку, черный шерстяной свитер и песочного цвета вельветовые брюки. А на ногах у него были парусиновые туфли Vans с узором из черных и золотых квадратов. Он выглядел не как уголовник; он выглядел как учитель физики в частной школе.
Он сказал:
– Я знаю, какие у тебя друзья, и знаю, в каких заварухах ты побывал, так что запугивать тебя – дело трудное.
Надо же. А я уже от страха чуть не обосрался. Еще я был в ярости и инстинктивно запоминал каждую примету этих двух типов, одновременно думая, как бы отобрать у латиноса трубу и засунуть ему в задницу, – но страшно мне было, это точно.
– Сначала ты захочешь нас найти и отомстить – если мы оставим тебя в живых. – Он развернул пластинку жевательной резинки и отправил ее в рот.
Если.
– Тадео, дай ему полотенце, лицо вытереть.
Учитель физики вскинул бровь:
– Ага, все верно – я назвал его по имени. И знаешь почему, Патрик? Потому что ты не станешь нас искать. И знаешь, почему ты не станешь нас искать?
– Нет. |