|
Если вдруг упадете с плота, не паникуйте, больше чем на несколько сантиметров не погрузитесь, я знаю. Сикорский, Джонс, вы помогаете класть настил, когда будет собран остов. Коулмен, Мацуи - на готовых участках плота сразу раскладывайте трубы и шланги. Гринвуд, Ринальди, вы займетесь бурением... И так далее, операция за операцией. Самое опасное, что люди из-за тесноты будут мешать друг другу, а сейчас малейший промах - и все может оказаться впустую... Сверх того Лоуренса преследовала тревога, что они забыли в Порт-Рорисе какой-нибудь важный инструмент. Но еще страшнее, как подумаешь, что двадцать два человека могут погибнуть, если утонет в пыли ключ, без которого не сделаешь последнего соединения. В Горах Недоступности Морис Спенсер, не выпуская из рук бинокль, внимательно слушал радиоголоса, звучащие над Морем Жажды. Каждые десять минут Лоуренс вызывал "Селену", и всякий раз пауза между вызовом и ответом длилась все дольше. Харрис и Мекензи все еще успешно боролись со сном. Конечно, тут все решала сила воли, но и музыка, которую передавал Клавий, несомненно помогала. - Чем их сейчас накачивает этот музыкальный психолог? - спросил Спенсер. В другом конце рубки старший радист прибавил громкости, и над Горами Недоступности закружились валькирии. - Насколько я разбираюсь, - пробурчал капитан Ансон, - они все время передают один девятнадцатый век. - Почему же, - возразил Жюль Брак, колдуя над своей камерой, - только что играли "Танец с саблями" Хачатуряна. Ему всего сто лет. - Сейчас будем вызывать "Пылекат-1", - сказал радист, и в рубке воцарилась мертвая тишина. Вызов последовал точно по расписанию, секунда в секунду. Спасатели уже приблизились настолько, что "Аурига" принимала сигналы их передатчика непосредственно, без помощи ретранслятора "Лагранжа". - "Селена", я Лоуренс. Мы будем над вами через десять минут. Как чувствуете себя? Томительная пауза... Она затянулась почти на пять секунд, но вот наконец: - Я "Селена". Без перемен. И все. Пат Харрис берег дыхание. - Десять минут, - сказал Спенсер. - Их должно быть уже видно. Есть что-нибудь на экране? - Пока нет, - ответил Жюль, медленно ведя объективом вдоль пустынной дуги горизонта. Ничего, только кромешная тьма космической ночи... "Эта Луна, - сказал себе Жюль Брак, - мучение для оператора. Либо черное, либо белое, мягких, нежных полутонов нет. Не говоря уже о вечной проблеме со звездами. Правда, это скорее вопрос эстетический, чем технический". Зритель хочет и в дневное время видеть звезды на лунном небе, а ведь их обычно не видно: днем яркий солнечный свет ослабляет чувствительность глаза настолько, что небо кажется пустым, сплошь черным. Чтобы рассмотреть звезды, надо глядеть через бленду, отсекающую посторонний свет. Тогда зрачки постепенно расширятся, и в небе вспыхнут огоньки, один за другим, пока наконец не заполнят все поле зрения. А стоит перевести взгляд на что-нибудь другое - и фью! - звезды пропали. Глаз человека может видеть одно из двух: либо дневные звезды, либо дневной ландшафт, но не то и другое вместе. А вот телекамера способна видеть их одновременно, и многие режиссеры пользовались этим. Правда, другие называли это фальсификацией, да разве мало на свете задач, исключающих однозначный ответ? Жюль был на стороне "реалистов" и не включал звездное небо, пока его не просили об этом из студии. С минуты на минуту последует команда с Земли. Он уже дал несколько кадров для ''последних известий": панораму Моря, крупным планом - одинокий шест, торчащий из лунной пыли. А вскоре его камера может на много часов стать глазами миллиардов. Если не будет осечки, - величайшая сенсация года обеспечена. |
