Она затрясла головой – нет, ничего подобного она не знала, да и сейчас не хотела верить в то, что веселый хвастунишка Чичимиану уже превратился в полумальчика‑полустарца, которому неведома будет ни любовь, ни отцовство, ни дружеская привязанность. Пожизненное одиночество – и это ради власти над горсткой людей, от поколения к поколению теряющих человеческий облик.

– Готов. Пусть полежит здесь до вечера, – брезгливо заметил Горон, переступая через неподвижное тело. – К закату очнется, доползет до своих. Здешним еще повезло – там, где я не поспеваю, и одинец протягивает ноги раньше срока, обычно сдуру выбирают кого постарше, а это значит – ненадолго.

Напоминание о почившем одинце окрасилось горестным сравнением: надо же, в чем‑то их судьбы были схожи. Он в своем бессильном одиночестве копил залежалую мудрость, чтобы передать своему преемнику – и понапрасну потратил свои последние минуты, потому что ей, совсем недавно отказавшейся править целым королевством, это было нужно, как вчерашний рассвет. А она сама… Да что говорить! Порхала, едва касаясь этой земли, точно стрекоза за мотыльком. Допорхалась. Долгожданный амулет был перед нею, только руку протяни – и надо же, собственноручно его и обратила в прах. Вместе с прекрасной сказкой.

Сейчас эту сказку вершишь не ты.

Ах да, Горон. Он что‑то вещает, совсем как одинец… Ну ничего, сейчас она скажет на прощание несколько теплых слов, а там посмотрим, кто и что вершит.

– … годы. Они, как правило, прибавляют не мудрости, а непомерной оглядчивости; но я давно заметил, что на такой земле, как эта, прежде других отправляется к праотцам именно трусливый. Но хватит о пустяках, тебе эти сведения не нужны, потому что прежде чем превратиться в дряхлую старуху…

Даже не смысл недосказанного, до которого ей почему‑то не хотелось доискиваться, а весьма подозрительный тон заставил ее слегка покраснеть. Надо прощаться, да поскорее, чтобы не испортить воспоминаний.

Воспоминания, которыми ты будешь дорожить больше всего на свете, еще впереди.

Да сомнительно – пока у него наблюдаются поползновения эти воспоминания безнадежно загубить.

– Горон, – с каким‑то детским отчаянием прошептала она, потому что в трудные минуты ей всегда помогала способность без околичностей выговорить то, что было на уме. – Горон, ну почему именно сегодня ты не такой, как всегда?

Это хорошо, что ты еще не добавила – именно сегодня, когда я имела глупость подумать, будто могу расстаться с тобой…

Она не успела прикрикнуть на непрошеного советчика – Горон внезапно наклонился над нею, все еще сидящей на траве подле бесчувственного мальчика, и двумя пальцами взял ее за подбородок; чтобы уйти от этого бесцеремонного касания, она медленно поднялась и сделала шаг назад.

– Да, – кивнул он. – Правильно. Не здесь. И не сейчас.

Она покраснела еще больше.

Он повернулся и широкими шагами двинулся к холму, нимало не сомневаясь, что она последует за ним. Она последовала. Через кочки и корневища пришлось перепрыгивать, и ей подумалось, что со стороны она похожа на птенца‑подлетка, поспешающего за глухаркой. А ведь раньше он говорил, что терпеть не может, когда кто‑то следует за ним по пятам…

Забудь о том, что было раньше. Сегодня – это НАКОНЕЦ‑ТО СЕГОДНЯ!

Он начал легко взбираться по пологому ступенчатому склону, по‑мальчишески перепрыгивая с уступа на уступ и ни разу не останавливаясь, чтобы перевести дыхание.