Он начал легко взбираться по пологому ступенчатому склону, по‑мальчишески перепрыгивая с уступа на уступ и ни разу не останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Ну да, он ведь из племени номадов, выносливость у него врожденная. Ну, прямо не карабкается, а взлетает… Она пожала плечами, отметая неуместную восторженность своего неслышимого подсказчика, и последовала за Гороном. Ступени холма были покрыты ковровым шелковистым мхом, порой доходящим до лодыжек – он то ли ласкал, то ли препятствовал каждому шагу. Но под ним угадывался тесаный камень. Плоская вершина холма, точно венец сторожевой башни, когда‑то была ограждена неумело сложенным парапетом, сейчас уже по большей части обвалившимся. По тому, как уверенно Горон направился к еще уцелевшей угловой кладке и оперся о замшелый камень, чуть запрокинув голову, было ясно, что здесь он не впервые.

– Жди. Сейчас я призову его, – властно, почти по‑королевски бросил он через плечо.

Мона Сэниа, только сейчас успевшая добраться до вершины, так и замерла на противоположном конце площадки. Противный холодок забрался под корни волос и теперь поднимался все выше по затылку, точно влажная жабья лапа. Даже не повелительный тон, напомнивший ей голос отца. Нет, другое. В интонациях было что‑то донельзя привычное, само собой разумеющееся…

А чего ты испугалась? Да, он говорил о Властелине Ночи. О том, кто всегда был рядом с ним. И сейчас самое время тебе покаяться… если только ты не струсишь.

Между прочим, в победе над чудовищем не раскаиваются – этим, как правило, похваляются. Впрочем, хвастаться победой – удел ничтожества. Так что придется попросить Горона просто не терять времени даром.

– Послушай, Горон!..

Он, не оборачиваясь, вскинул обе руки, словно приказывая ей замолчать. А потом раздался звук.

За какую‑то долю секунды до этого у нее успела промелькнуть мысль: а как же он собирается звать своего вечного противника – ну не свистеть же, как коню или собаке?.. но это был не свист – могучий, горловой всхрап: «Гххы – ы‑ы‑ы!..», уходящий за пределы слышимости вниз, в глубину земли, так что воспринимать его уже можно было только ступнями ног – как дрожь всего холма; светоносная листва, сорвавшись с ветвей, закружила стремительно угасающей метелью, а внешняя чешуя тревожно зазвенела, точно сонмы крошечных крылатых рыцарей смыкали свои щиты. Это был вздох… нет, выдох, но только такой чудовищной мощи, точно вырвался он из недр горы. Или глубины морской.

Но уж никак не человеческой груди.

А потом зыбкая, безветренная темнота затопила все подлесье, и у принцессы мелькнула благостная мысль, что теперь самое время убраться подальше.

Да уж, самое, что ни на есть время – но только если бы она не была принцессой.

Решила бы ты, наконец, в кого тебе сегодня угодно играть – в заблудившуюся девочку или в царственную особу?

Для тех считанных минут, которые требуются для прощания, этот вопрос уже не имел смысла.

– Горон, я хочу…

– Подойди. – Она пошевелила камешек, попавший под сандалию, и осталась на месте. – Иди ко мне!

Похоже, дружески попрощаться так и не удастся.

– Темно, вот упаду и нос разобью.

Смеха она не услышала, но почему‑то почувствовала, что он улыбается. Ну да, они слишком много прошли дорог, чтобы между ними не протянулось невидимой колдовской ниточки.

– Долго… Как же долго я искал тебя – такую, – задумчиво и даже печально донеслось из темноты.

Впрочем, ее глаза постепенно привыкали к рухнувшей на подлесье тьме – на другой стороне площадки уже можно было различить силуэт по‑стариковски сгорбленной неподвижной фигуры.