– Она что же, смыслит в тайнах врачевания? – недоверчиво спросила принцесса, знавшая по своему вынужденному пребыванию на Тихри, что сие искусство находится здесь едва ли не на пещерном уровне.

– Она ведь пыталась выходить собственного мужа и всех сыновей, – напомнил Лронг. – Было время научиться.

– Ну, если они с сибиллой дополняют друг друга…

– Как дикий кот с гуки‑кукой: до смертоубийства пока не доходит, так и то хорошо. Но перепалки меж них забавные, отец от души веселится… – Он внимательно вгляделся в ее узкое, с пленительно очерченными скулами, лицо. – Но ты ведь пришла не для того, чтобы спрашивать о моем отце?

– Вы оба дороги моему сердцу и всегда в моей памяти, – проговорила она, и голос ее был теплее, чем она обычно себе позволяла. – Но кривить душой я не буду: сегодня у меня другая забота.

Она выбрала из груды большую подушку, стряхнула с нее линялую шерсть и уселась так, чтобы бездымные лиловые (не иначе как в ее честь!) светильники оказались у нее за спиной.

– С этой своей печалью, – продолжала она, – обращалась я к королю‑кудеснику, повелителю пяти стихий, которому принадлежат все Первозданные острова, на одном из которых мы сейчас приютились. С его милостивого позволения, разумеется. Но он ответил мне, что для того, чтобы ответить на мой вопрос, его могущества недостаточно… А может быть, недоставало желания – уж слишком поспешен был его отказ.

Лронг уловил потаенную горечь в ее словах – было время, когда она и помыслить не могла, что к го‑то возымеет дерзость не откликнуться на ее приказ или просьбу. Но врожденная чуткость подсказала ему, что с сочувствием надо повременить.

– В прошлый раз, помнится, я рассказала тебе, что мы нашли затерянную среди черных небес планету… чужой мир, все люди которого погибли много сотен лет назад. Но среди них попадались маги и колдуны, сибиллы, то есть, умевшие изготовлять чудодейственные талисманы. Один из них ты видишь на мне – эта хрустальная цепь с колокольцем позволяет мне понимать все людские языки, а моим собеседникам – внимать моей речи без толмача. Порой мне даже кажется, что меня понимают даже звери и птицы… Но я не о том. Она вздохнула и опустила голову.

– Я о Светлячке.

– Я это понял, прекрасная госпожа моя.

Да, верно, в прошлый свой прилет она уже рассказывала ему о своих поисках, но он ничем не мог помочь ей. Невеликодушно, наверное, заставлять его еще раз признаваться в своем бессилии.

– Понимаешь, Лронг, иногда надо просто выговориться, чтобы отмести все прежние предположения – тогда на их место придет что‑то новое и, может быть, верное. Но так говорить можно только в кругу близких людей, когда не надо выбирать слова или, наоборот, прятать за ними что‑то недосказанное.

Он прошелся по вытоптанному ковру, пригасил пару светильников – под сводом из тисненой кожи разлился мягкий полумрак, в котором слова текли свободнее, а звуки их казались мягче и доверительнее.

– Но как в прошлый раз я не смог помочь тебе, госпожа моя, – с горькой откровенностью признался он, опускаясь возле ее ног на ковер, – так и сейчас не вижу, чем могу быть полезен. Вот если бы мой отец сохранял еще ясный ум…

– А сибилло?

– На всех дорогах Тихри, вместе взятых, не найдется второго такого отъявленного и бесполезного болтуна и вруна. Так чем же он сможет быть полезным тебе на твоем Джаспере?

– Не на Джаспере – на Свахе.

– Хм?.. – невольно вырвалось у Лронга, изумленного тем, что целый мир может носить такое диковинное имя.