А за работу, пусть самую малую, можно и наградить по‑королевски: плащ, к примеру, парчовый, голубым мехом подбитый…
– А сколь трудов? – слезинки, как по мановению волшебного жезла, исчезли.
– Для тебя, кудесник высокоумный, считай – ничего. Талисман старинный затерян, отыскать надобно.
Шаман, все‑таки чуя подвох, задергал пуговичным носиком, точно принюхиваясь:
– Здесь, что ли?
– М‑м‑м… Не очень далеко отсюда.
– Ворожбой своей переносить будешь? – почуял неладное шаман. – Уж не в ледяной ли Ад?
– Да что ты, советчик княжий, как можно! Место это будет тихое, туманное, одни таракашки бегают. Беленькие.
– За белых букорах и сапожки белые прибавить бы! По не все здесь обладали королевской дипломатичностью:
– Да что ты с ним хороводишься, княжна! – взорвалась Паянна. – Бери за шкирку и верши, что тебе надобно!
Мона Сэниа недоверчиво глянула па князя, которого еще совсем недавно звали Милосердным, но и на его лице ни малейшего сочувствия престарелому сутяжнику она не обнаружила. А, была не была!..
Она крепче сжата стариковское плечико, угловатое до колючести, и решительно шагнула вперед…
И тотчас же крупные, как виноградины, серебристые пузырьки замельтешили вокруг них, скрывая беззвучным кипением и крутой каменистый склон, прямо у них из‑под ног сбегающий в заповедную долину, и замурованный совсем недавно вход в подземный склеп, где покоились останки девяти джасперян.
– Ишь, завела в болото, непутевая! – возопил мгновенно промокший шаман. – С князем своим озоруй!
Он принялся утираться, по‑кошачьи размазывая по грязным щекам клейкую влагу. Линялые бантики, которыми были прихвачены его усы и брови, посыпались вниз, мгновенно потопляемые туманом. Но старый колдун, до сих пор дрожавший за каждую свою ниточку, не сделал ни малейшей попытки их уловить – настороженно выпрямляясь, он сдвигал набок свою лисью чалму, освобождая треугольное волосатое ухо.
– Тс‑с‑с… – еле слышно прошелестел он. – Зреет понизу натуга неведомая…
И угадал – совсем неподалеку ухнуло так, что земля под ногами качнулась, и в небо ввинтился рев невидимого отсюда исполинского столба воды. И угораздило же самый крупный из всех подземных фонтанов рвануть именно сейчас!
– Не выдай, княжна‑матушка, унеси отсель! – панически завопил шаман, приседая и укрываясь облезлой своей накидкой. – Дивен‑гад водяной из болота вылез, поглотит он нас, и не по алчбе, а ненароком, по ничтожеству нашему…
– Ты же сибилло бессмертное, – засмеялась принцесса. – Чего ж ты боишься?
– Того и страшусь, что по неизбывности своей плутать буду по его поганому нутру до самой его гадской погибели!
Перестань трястись, – безжалостно оборвала его причитания принцесса. – Ты хоть наполовину, а все‑таки мужик. Слушать противно.
– Кабы сибилло хоть вполовину еще мужиком было, оно б тебя… Ой, ползет, близко подбирается!
– Никто не ползет – вода это подземная в небо столбом бьет, туман разгоняет. Видишь – светлее стало?
– Одно видно взору моему ведовскому – смерть кругом! И стародавнешняя, и свежохонькая, и грядущая…
– Это ты прав, волхователь – здесь покоятся как останки тех, кто почил много веков назад, так и соплеменников моих, погибших по неведомой причине незадолго до того, как я сама появилась на вашей дороге. Может ли твой вещий разум проникнуть в тайну их гибели?
– И‑и‑и, жена неразумная, о дитяти своем помысли, чтоб без материнских забот не оставить! Ноги уносить надо!
– Ну, я тебя сейчас унесу, лягушачья душонка… – вполголоса пробормотала Сэниа, одной рукой еще крепче сжимая его плечо, а другой доставая мужнин фонарик. |