Мона Сэниа сняла свой аметистовый обруч, который постоянно мешал ей расчесывать непослушные, обманчиво жесткие на вид волосы («Ты у меня львица с гривой», – пошутил как‑то восхищенный супруг, и она простила ему неуклюжесть этого комплимента). Юрг очень любил эти минуты, когда ее узкое смуглое лицо с полуопущенными ресницами утрачивало почти постоянную настороженность, и она, молодея сразу на несколько лет, превращалась в замечтавшуюся доверчивую девочку, еще ни разу в жизни никем не обиженную и не обманутую. И, глядя на жену затаив дыхание, он вдруг подумал, что вот такою она никогда сама себя не видела, несмотря на многочисленные зеркала, запретные на Джаспере и потому доставленные в превеликом количестве с Земли.

– Фирюза, Фирюза, – задумчиво пробормотала принцесса, – ведь по нашим законам дальше ее нянчить должны только женские руки. Как быть – ведь Ардинька теперь, наверное, будет всецело занята воспитанием своих племянников.

– Да уж, – ухмыльнулся командор, – наши бравые вояки едва ли сгодятся в гувернантки для благородных девиц. Но ведь и все наше семейство ведет жизнь, которую светской не назовешь, и я очень надеюсь, что это status quo в ближайшем будущем не претерпит кардинальных изменений… Так может, и лучше, что они вырастут не просто братишкой и сестренкой, а боевыми товарищами? Ты не находишь?

Но жена, похоже, этого не находила.

– Нельзя отнимать у нее женственности, дарованной ей самой природой, – возразила она. – Не забывай, что рано или поздно ей придется искать себе жениха, и это, надеюсь, будет не наш сын.

– Я… мне кажется, что об этом как‑то рановато…

– Типовое заблуждение всех папаш! – Когда она сердилась, между вьющимися прядками и гребнем начинали проскакивать зеленоватые искры. – Я даже предложила Паянне на некоторое время переселиться к нам, на Игуану.

Паянну?! В няньки? Тебе что, мало было этою долговязого менестреля, от которого ты не знала, как отделаться?

Принцесса резко отбросила гребень и решительно надвинула на лоб свой сверкающий лиловыми самоцветами обруч:

– Ты считаешь, что я недостаточно осмотрительна в выборе воспитателей для наших детей?

– Ох, детка, не заводись. Паянна – милейшая бабка. Только… понимаешь, как бы это сказать… её слишком много. Когда я ее впервые увидал, мне она напомнила ткачиху с поварихой и сватьей бабой Бабарихой в одном лице. – О том, что это лицо вызвало в нем бессознательную неприязнь, он промолчал. – Но если ты уже решила, то когда уважаемая матрона почтит нас своим прибытием?

– Она сказала, что не может оставить старого Рахихорда, и сделала это так, чтобы я поняла: предлагать ей какие‑нибудь блага или сокровища бесполезно. Так что, как видишь, на нее можно положиться. Она‑то умеет быть верной.

Черные брови командора, так разительно контрастирующие с его соломенной шевелюрой, дрогнули и сложились уголками – в голосе жены он различил плохо скрытый упрек:

– По‑моему, мы впервые затронули скользкую тему верности. Уж не хочешь ли ты хочешь сказать, дорогая, что я изменяю тебе с каждой встречной планетой? Хорошо, хорошо, уступаю тебе следующий полет на Сваху, и тогда считаем, что мы квиты. По рукам?

Она быстро наклонила голову как бы в знак согласия, а на самом деле – чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо. «Я изменяю тебе…» – Он сам произнес те слова, которые она не могла выговорить даже про себя…

– Так, с бабой Бабарихой мы покончили, вернемся теперь к нашему островному царю Салтану. – Он, как это все чаще случалось в последнее время, даже не заметил ее замешательства.