В остальном я с тобой согласна. Так что нам остается одно: не выдавая своих подозрений, внимательно наблюдать за каждым из этой троицы.
Командор снова почесал за ухом:
– У тебя, как ты сама похвалялась, здорово получаются диалоги со своим внутренним голосом. Может, спросишь его?
– Гениальная мысль! – Она не удержалась – подпрыгнула, хлопнув влажными ладошками. – Сейчас: ау‑у, ваше потаенное высочество!.. Молчит. Впрочем, я его на Джаспере ни разу и не слышала; похоже, на родной земле он просто отсыпается.
– А может, не согласен работать на голодный желудок? Ты ведь не ужинала.
– И не хочется. Знаешь, у меня такое ощущение, словно я все еще летаю… Не хочется утрачивать эту сказочную легкость.
– С чего бы это?
А действительно, с чего бы?..
Сумеречное лицо, склонившееся над нею с восторженным изумлением – не в нем ли причина?
Как бы не так! Навидалась она на своем веку восторгов. Не в первый раз. И не в десятый. И не в сотый.
Но впервые с тех пор, как она перестала резвиться на зеленом лугу их ребяческих игрищ, ей влепили мячом по голове да еще подставили подножку и, если честно признаться, ткнули носом в землю.
И похвалили за увертливость, между прочим.
Неужели именно этого ей и недоставало?
Выходило, что так.
– Вот завтра слетаю на Сваху – надо же в конце концов разобраться с этим пятиногим шариком – тогда в тамошней тишине и посоветуюсь со своим внутриутробным подсказчиком, что это со мной и отчего.
– Ты главное спроси, как распознать, кто из нашей подозреваемой троицы нас предал и как вывести его на чистую воду.
– А ты не боишься, муж мой, что я со всем этим чревовещанием в сибилло бесполое превращусь?..
* * *
Однако все шуточки относительно внутреннего голоса вылетели у нее из головы сразу же, как только «шарик» затрещал…
Это нелепое архитектурное сооружение поражало своей бессмысленной величиной даже тогда, когда она глядела на него снизу – облупившийся каменный шар, в поперечнике даже больше их собственного шатрового корабля. Каким‑то чудом он удерживался все это время на своих опорах, хрупких и ненадежных на вид; казалось, они вот‑вот дрогнут, разминаясь, переступят с ноги на ногу и засеменят, унося прочь эту тусклую охристую сферу, напоминающую вздувшееся брюхо громадного каменного паука.
Но когда мона Сэниа взлетела на верхушку загадочного строения, оно показалось ей еще более несуразным и громоздким. Покатая поверхность (крыши? оболочки?) была покрыта разбегающимися трещинами, точно дно пересохшего озерца, но все они были так узки, что в них едва‑едва могло протиснуться лезвие кинжала. Чтобы найти сквозную щель, дающую возможность заглянуть внутрь и при этом не провалиться, пришлось улечься на хрустящую каменную крошку, что при первом же вдохе породило оглушительный, совсем не женский чих.
Тонкая пыль порскнула во все стороны, и тотчас же прямо под носом открылась искомая прореха. Мона Сэниа достала маленький фонарик (тоже из земных сувениров, недаром все дружинники до сих пор считали его обыкновенным волшебным амулетом) и направила вниз тонкий пронзительный лучик. Он, точно шампур, вспорол осязаемо плотную черноту, заполнявшую сферу изнутри, и в тот же миг где‑то в смутно угадываемой глубине жарким всплеском взметнулось тысячецветное зарево, порожденное мириадами крошечных трепещущих искр; казалось, целый эльфийский народ, заключенный в эту шаровую темницу, радужным фейерверком празднует свое освобождение от тысячелетнего плена.
Да никто там не празднует. Нет там ни эльфов, никакой другой живой души.
Уже догадалась. Обычные драгоценные камни, гори они синим огнем. Да уж, повезло! Пожалуй, никогда еще разочарование не было столь блистательным – в самом наибуквальнейшем смысле этого слова. |