2

В тот вечер, вернувшись домой и уложив сына спать, я решила поискать «дружественные числа» самостоятельно. Хотелось проверить, действительно ли они такие редкие, как говорит Профессор. И уж если все сводилось к тому, чтобы выписать и сложить у числа все делители, – такое, наверно, могу даже я, даром что и средней школы то не окончила.

Очень скоро, впрочем, я сообразила, какой опрометчивый вызов себе бросаю. Для выбора возможных пар я старалась, по совету Профессора, довериться собственному чутью, но интуиция подводила меня.

Для начала, надеясь, что среди четных чисел таких пар будет больше, я перепробовала все четные от десяти до ста. Затем расширила поиск до нечетных, а там и до трехзначных, но все без толку. Все они только поворачивались друг к дружке спиной, не выказывая ни дружелюбия, ни даже призрачной связи с кем бы то ни было.

Получалось, Профессор прав? День моего рождения и часы на его руке прошли через великие испытания и невзгоды, чтобы все таки встретиться и подружиться в этом бескрайнем числовом лесу?

Очень скоро вся бумага в доме оказалась исчиркана цифрами так, что писать стало не на чем. Конечно, мои методы были наивными, но я все же старательно продвигалась куда то вперед, пока не перестала понимать, что происходит и чего я вообще ищу.

Впрочем, одно маленькое открытие мне сделать все таки удалось. Сумма делителей числа двадцать восемь оказалась равна… двадцати восьми!

28: 1 + 2 + 4 + 7 + 14 = 28.

Но что с этим знанием делать, я понятия не имела. На всякий случай проверила и другие числа. Но ни одно из выбранных наугад не превратилось из суммы своих делителей в само же себя. Впрочем, как знать – возможно, где нибудь в числовых дебрях это вполне обычное дело. И я, разумеется, понимала, что называть это открытием смешно. Ну, и что? Разве для себя я это не открыла?

Совсем запутавшись, я долго буравила взглядом единственную строчку из цифр, растянувшуюся передо мною словно по чьей то неведомой воле.

Уже забравшись в постель, я наконец то глянула на часы. С момента, когда мы с Профессором откровенничали о наших числах, прошло куда больше восьмидесяти минут. А ведь даже он, для которого все эти дружественные числа всего лишь детская шалость, так поразился их красоте, словно встретил ее впервые в жизни, и преклонялся пред нею, точно паж перед королевой…

Впрочем, к этой минуте он уже забыл о нашей с ним тайне. Как и том, откуда взялось число 220 или с чем оно связано. И от этой мысли я никак не могла уснуть.

На взгляд обычной домработницы, работа у Профессора была скорее из легких. Жилище крохотное, ни гостей, ни телефонных звонков. Все, что следует делать вовремя, – это кормить единственного едока, который и едой то особо не интересуется. А значит, остаются время и силы, чтобы сосредоточиться на уборке, стирке, стряпне, – и такая возможность действительно радовала меня. Я научилась распознавать, когда Профессор вступает в битву с очередной журнальной головоломкой. Изобрела кучу способов выполнять свою работу, не беспокоя его. Отполировала ему до блеска рабочий стол, залатала прорехи в его матрасе. И даже придумала, как маскировать морковь, чтобы он съедал ее, не замечая.

Главная же сложность работы с Профессором заключалась в том, чтобы снова и снова разгадывать, как работает его память. По словам Мадам, сегодня он помнил лишь то, что случилось с ним до 1975 года. Но когда для него наступает вчера? Планирует ли он свое завтра? И как глубоко страдает от этой своей ограниченности?

В том, что изо дня в день он не может запомнить меня, сомневаться не приходилось. Записка с моим портретиком на манжете просто напросто сообщала ему, что мы уже виделись прежде, но никак не помогала воссоздать в голове, чем же именно мы занимались, пока были вместе.