—   Вы знакомы? — спросил Кольку следователь.

   —  Ну да! Вместе ходку тянули.

  —   Какие отношения были у вас в зоне?

   —  Да никаких! Не враждовали и не корефанили.

  —   Он был «бугром», вы тоже ему подчинялись!

   —  Никому! Я в хлеборезах «пахал» и только администрации подчинялся! - выпалил человек, не задумываясь.

   —  Вы знали, что он на воле? — указал на Остапа.

   —  А мне до задницы, где он канает!

   —  Разве не виделись? — недоверчиво усмехнулся следователь.

   —  У меня за день полгорода просирается, всех не упомнишь.

  —   Его показывали по телевидению.

  —   Я телик не смотрю.

  —   Но вы с ним общались!—давил следователь на Кольку.

   —  И не думал. Зачем мне этот хмырь? Ни он, ни я, ничего друг другу не должны. О чем базарить?

  —   Остап освободился вскоре после вас. И ему нужно было очень многое!

   —  Я и малого дать не могу! — понурил голову Колька.

   —  Тогда откуда он знал адрес и хотел спрятаться у вас от погони. Мы его взяли уже в подъезде, Или тоже скажете, что это случайно.

   —  Мало чего он намечтал. Я никогда не пустил бы его в свой дом. Не стал бы марать имя отца и память о нем,— заметил, как удивленно округлились глаза Остапа.

   —  У меня семья. И на зоне я оказался случайно. По глупости. С бабой перегнул. Но на моих руках нет крови. Никто не проклял меня вслед ни на зоне, ни на воле. И пусть этот хмырь не темнит. Я с ним не дружбанил. Даже на зоне сторонился козла. Ни угла, ни хлеба не дал бы, чтоб самому не потерять вое,— увидел кривую усмешку Остапа:

   —  Да он и на зоне в говночистах пахал, так и не поднялся до мужика, в гнидах канал, ботал вам, что Огрызок ни при чем, случайно в подъезд влетел. Уберите его, лишний он здесь в мужском разговоре,— попросил Остап следователя.

  —   Сам ты говно раздрызганое, старушачий геморрой! Видал я тебя в жопе пидера, козел облезлый! — взорвался Колька. Остап глянул на него вприщур и сказал, тяжело роняя слова:

   —  Слушай ты, иль забыл, как на зоне платились за базар? Иль посеял, с кем ботаешь? Да я тебя из-под земли выковырну и жмуром будешь лизать мне пятки, просить пощады! Засиженный лопух! И через годы не прощу твоего базара! Ты еще покрутишься, попрыгаешь на разборке за нынешний треп! Не мечтай, что слиняешь, я еще доживу и достану тебя, пропадлину!

  Колька хотел обложить Остапа забористым матом, но по звонку следователя оперативники вывели мужика, затолкали в машину и вернули на базар, хохоча. Они слышали из-за двери как ругались зэки и восторгались Колькой. Тот вернулся в сортир героем, с высоко поднятой головой. Он рассказывал кассирше, как уделал бандюгу, но промолчал об угрозе «бугра» барака. Счел это лишним, мелким, несущественным. И только следователь предупредил охрану следственного изолятора, чтоб следили в оба за этим дьяволом и ни на секунду не спускали с него глаз.

  Колька, вернувшись домой, напомнил Катьке о вчерашнем выстреле за окном и рассказал о сегодняшнем визите в милицию. Баба, выслушав, вдруг вся сжалась, побледнела, сказала тихо:

   —  Ну, теперь жди беды! Эти зря не грозят. И снова твой язык. Опять ты не сумел сдержать его...

   —  Или я должен был лизать его жопу? Он в бараке всех достал.