– Да?..
Люишем побледнел.
– Не уходите, – нарушая напряженное молчание, с неожиданной силой в голосе взмолился он. – Не уходите. Побудьте со мной еще немного… Вы… вы
можете сказать, что заблудились.
– Вы, наверное, думаете, – возразила она с принужденным смешком, – что я могу не есть и не пить целый день?
– Мне хотелось поговорить с вами. С первого раза, как я увидел вас… Сначала я не осмеливался… Не надеялся, что вы позволите… А теперь, когда я
так… счастлив, вы уходите.
Он вдруг замолчал. Ее глаза были опущены.
– Нет, – сказала она, выводя кривую носком своей туфли. – Нет. Я не ухожу.
Люишем едва удержался от радостного возгласа.
– Идемте в Иммеринг! – воскликнул он, и, когда они пошли узенькой тропкой по мокрой траве, он принялся с простодушной откровенностью объяснять
ей, как ему дорого ее общество. – Я не променял бы этой возможности, – сказал он, оглядываясь в поисках предмета, который можно было бы принести
в жертву, – ни на что на свете… Я не пойду на дежурство. Мне все равно. Мне все равно, чем это кончится, раз мы сегодня можем быть вместе.
– Мне тоже, – сказала она.
– Спасибо вам за то, что вы пошли со мной! – воскликнул он в порыве благодарности. – О, спасибо, что вы пошли! – И он протянул ей руку. Она
взяла ее и пожала, и так шли они рука об руку, пока не дошли до деревни. Смелое решение пренебречь своими обязанностями – чем бы это потом ни
грозило – удивительным образом сблизило их. – Я не могу называть вас мисс Хендерсон, – сказал он. – Не могу, вы же знаете. Вы знаете… Скажите
мне, как вас зовут.
– Этель.
– Этель, – сказал он и, набравшись храбрости, взглянул на нее. – Этель, – повторил он. – Какое красивое имя! Но ни одно имя недостаточно красиво
для вас, Этель… дорогая.
Маленькая лавочка в Иммеринге располагалась позади палисадника, засаженного желтофиолями. Ее владелица, веселая толстушка, решила, что они брат
с сестрой, и непременно хотела называть их обоих «дорогушами». Не встретив противоречия ни в том, ни в другом, она напоила их изумительно
вкусным и удивительно дешевым чаем. Люишему не совсем пришлось по душе это второе качество, ибо оно, казалось, немного умаляло проявленную им
смелость. Но чай, хлеб с маслом и черничное варенье были бесподобны. На столе в кувшине тоже стояли пахучие желтофиоли. Этель вслух восхищалась
ими, и, когда они уходили, старушка хозяйка заставила ее принять в подарок целый букет.
Скандальной, собственно говоря, эта прогулка стала после того, как они покинули Иммеринг. Солнце, которое уже золотым шаром висело над синими
холмами запада, превратило наших молодых людей в две пылающие фигурки, но вместо того чтобы пойти домой, они направились по Вентуортской дороге,
что уходит в рощи Форшоу. А за их спиной над верхушками деревьев белым призрачным пятном проступила в сияем небе почти полная луна, постепенно
впитывая в себя весь тот свет, который испускало заходящее солнце.
Выйдя из Иммеринга, они заговорили о будущем. А для совсем юных влюбленных не существует иного будущего, кроме ближайшего.
– Вы должны писать мне, – сказал он. Она ответила, что у нее получаются очень глупые письма. – А я буду исписывать целые стопы бумаги в письмах
к вам, – пообещал он.
– Но как же вы будете мне писать? – спросила она, и они обсудили новое препятствие. Домой ей писать нельзя, ни в коем случае. |