|
Конечно, наряд Фанфуллы в немалой степени пострадал как в бою, так и от проведенной в лесу ночи, но шут отметил и отменный бархат камзола, и украшенную драгоценной цепочкой шапочку. Не ускользнуло от его внимания и почтение, с которым этот богато одетый дворянин обращается к разбуженному им мужчине. Тот все еще сидел на земле, бережно поддерживая левую руку. Волосы его были забраны в золотую сеточку. Простой люд таких не носил. Маленькие глазки всмотрелись в лицо сидящего, широко раскрылись: шут таки его узнал. – Господин мой, граф Акуильский! – пробормотал он. Но не успел он вымолвить последнее слово, как сильная рука ухватила его за плечо, а над головой сверкнул кинжал Фанфуллы. – Клянись на кресте, что никому не скажешь о пребывании здесь его светлости, а не то этот кинжал пронзит твое сердце. – Клянусь! Клянусь! – торопливо выкрикнул бедолага. – А теперь приведи монаха, добрый шут, – вновь попросил граф и улыбнулся. – Нас тебе бояться нечего. А когда шут оставил их, повернулся к дельи Арчипрети. – Фанфулла, ты слишком осторожничаешь. Что произойдет, если меня и узнают? – Я бы не хотел, чтобы это произошло в столь опасной близости от Сан Анджело. Мы шестеро, собравшиеся прошлой ночью, обречены. Во всяком случае, те, кто еще жив. Для меня и да Лоди, если он не попал в лапы Мазуччо, спасение лишь в бегстве. Я не смогу ступить ногой на территорию Баббьяно, пока у власти Джан Мария, если только мне не надоела жизнь. Что же касается вас… седьмого… Вы слышали, что да Лоди поклялся держать это по прежнему в секрете. Однако, если его высочество узнает о вашем присутствии в здешних краях и в моей компании, у него могут зародиться подозрения, которые подскажут ему истину. – Ага! И что тогда? – Тогда? – в глазах Фанфуллы отразилось изумление. Ему то казалось, что ответ предельно ясен. – Тогда обратятся в прах наши надежды… надежды всех достойных людей Баббьяно. Но вот наш приятель шут ведет за собой почтенного монаха. Фра Доминико, которого нарекли этим именем в честь святого покровителя ордена, с важным видом подошел к Фанфулле и поклонился, выставив на обозрение желтую тонзуру. – Вы можете врачевать? – осведомился Фанфулла. – Имею некоторый опыт, ваше сиятельство. – Тогда осмотрите раны этого господина. – О? Бог мой! Вы, значит, ранены? Он повернулся к графу, который, предупреждая новые вопросы, обнажил левое плечо. – Рана одна, святой отец. Толстый монах начал было опускаться на колени, чтобы получше осмотреть рану, но Франческо, поняв, каких усилий требует от толстяка это телодвижение, поднялся сам. – Рана не так уж тяжела, чтобы я не мог стоять. После осмотра монах признал, что опасности для жизни нет, но рана будет довольно долго досаждать доброму господину. На просьбу перевязать его фра Доминико развел руками – под рукой не было ни целебной мази, ни белой материи. Но Фанфулла заявил, что все необходимое они могут получить в монастыре в Аскуаспарте, и предложил сопроводить его туда и обратно. На том и порешили. Монах и Фанфулла отправились в путь, оставив графа в компании шута, усевшегося на землю по турецки. – Кто твой господин, шут? – поинтересовался граф. – Есть, конечно, человек, который кормит и одевает меня, но истинный мой господин – дурость. – А зачем же этот человек дает тебе еду и одежду? – Я притворяюсь большим дураком, чем он сам, и по сравнению со мной он кажется себе мудрым, что льстит его самолюбию. Опять же, я куда уродливее, чем он, а посему он мнит себя эталоном красоты. |
