— Я иногда думаю, что мои нидангские корни только мешают, — пробурчал Эйден, — был бы я чистокровным даханном, давно бы уже поддался Зову и совесть бы не мучала. Но что есть, то есть…

Келлан неожиданно прекратил смеяться и серьезно спросил:

— Так скажешь ей?

— Не сейчас… дай еще немного пожить в сладком неведении.

— Да ты боишься, брат! — в голосе Келлана послышалось изумление.

Я услышала шаги, а потом в окне появились два мужских силуета. Один из них оперся руками на подоконник, второй похлопал первого по спине.

— Боюсь, — сокрушенно вздохнул Эйден. — Вот веришь, в одиночку на военный фрегат — не боюсь, контрабандой порох перевозить — тоже не брюсь. Я ведь сколько раз был в полушаге от смерти — и не боялся, а тут… шросс! Не могу я в глаза ей смотреть и делать вид, что ничего не случилось! Тошно мне, понимаешь?

— Так для нее ничего и не случилось, — лаконично ответил Келлан, — а ты просто забудь. Считай, что ничего не было и ты ничего не знаешь. Так будет лучше для всех.

Они не на долго замолчали, вслушиваясь в журчание фонтана и стекот цикад. Я замерла, практически не дыша.

Первым отмер Келлан.

— Еще по одной? А то мне еще назад добираться.

— Ты, всё-таки, решил ехать?

— Да, товар нужно доставить в срок.

— Ну, давай, брат, за удачу.

— За удачу!

Я услышала звон бокалов. Затем из беседки кто-то вышел, это был только один человек. Второй остался внутри и я догадывалась, что это Эйден.

Беззвучно вздохнув, я прислонилась спиной к стене и обессиленно сползла по ней прямо на землю. Странный разговор не давал мне покоя. Ясное дело, что речь шла обо мне, но вот общий смысл ускользал.

Эйден боится? Чего? Он знает что-то такое, что может меня отвратить от него? Но что это может быть?

Я перебрала в памяти все события, с момента нашей встречи, но не смогла вспомнить ничего особенного, кроме того случая, когда он отсутствовал один день, а я думала, что он у Эстель. Но вряд ли это было столь важно.

Нужно было как-то отползать обратно, но я не знала как. Пока я стояла под стеной, меня скрывал широкий подоконник, выступавший наружу, будто козырек. Но стоит мне отойти — и Эйден непременно увидит меня. Мое сияние пульсировало, то ярко вспыхивая, то практически полностью исчезая, следуя в такт моему сбивчивому дыханию. Я уже знала из книг, что шайены и даханны умеют управлять этой своей особенностью, как любой человек может управлять дыханием: сделать его глубоким, поверхностным, частым или размеренным, вот только полностью отключить нельзя. Сияние — это дыхание внутреннего духа. Оно прекращается только со смертью, когда дух покидает тело.

А если учесть, что у меня этих духов целых два, и свечусь я тоже в два раза ярче, то сам собой напрашивается вывод: попала!

Из беседки донеслась грубая ругань, удар, звон разбитого стекла. Эйден швырнул бокал об стену? Что его так разозлило?

Вот он высунулся наружу, тяжело и прерывисто дыша. Я задрала голову, пытаясь рассмотреть, что с ним. Темный силуэт в ярком квадрате окна вдруг согнулся, застонав, запустил пальцы в волосы, будто хотел их вырвать, и я услышала свистящий шепот:

— В этом нет моей вины… в этом нет моей вины…

Надо срочно уходить! Эйден явно не в себе, да еще и пьян.

Я задом начала отползать вдоль стены. Доберусь до угла, там из окна не видно, а дальше как-нибудь сумею уйти через кусты. Первый раз, что ли…

Утром Эйдена в особняке уже не было. Бретта сказала, что он не ночевал и не сказал, куда направляется. Зато Режина едва не напевала от счастья. Пока одевала меня к завтраку, вновь завела разговор о “прежних временах”, когда хозяйкой в Монтеноре была Эстель.