— Джек, — попыталась было начать она снова, — это неправда…

   Но он, кажется, и слушать ее не желает…

   — То, что я делаю в Карлайле, Джо, я делаю для нас. Да, я отнимаю у твоего отца его дом и все, что ему дорого. Потому что хочу дать ему прочувствовать сполна, что значитне иметь ничего.

   Джорджия посмотрела на него и впервые, как ей подумалось, по-настоящему увидела его с тех пор, как они снова встретились. Она вдруг поняла наконец причину беспокойства, не покидавшего ее с самой первой минуты встречи. Джек Маккормик, два дня как вернувшийся в Карлайл, совсем не тот Джек, который уехал отсюда двадцать три года назад. Мужчина, которому она отдалась сегодня утром, вообразив что любит его, — совершенно чужой ей человек.

   Теперь-то она осознала: вовсе не его она любит, не этого человека. Она любила того мальчишку. Любила озлобленного на мир подростка, умевшего все же отдавать себя, а не набрасываться зверем на всех, кто обходился с ним несправедливо. Тот бился изо всех сил над самосовершенствованием. Тот никогда никого не винил, не искал отмщения — лишь стремился вырваться из той жизни, в которой ему приходилось тяжело. Тот мальчишка просто хотел счастья, а этот мужчина жаждет мести.

   Он вернулся в Карлайл, потому что не в силах забыть прошлое. Этот Джек хочет воздать сполна за все зло, причиненное ему и тем, кто ему дорог. Это человек, не способныйпрощать, в сердце у него лишь одно желание — расплаты. Такого невозможно любить.

   — Ты делаешь это не для нас, — ровным голосом заговорила она. — Ты делаешь это для себя. Я никогда не думала о мести. И ты тогда не думал о ней. Не знаю, почему ты изменился. Я-то осталась той же. Я хотела только, чтобы моя жизнь сложилась не хуже, чем мне суждено. Я и сейчас хочу лишь этого. И мне казалось, того же хочешь и ты. Очевидно, я ошибалась.

   — Джорджия, все не так просто… — начал было Джек.

   Но она подняла руку, останавливая его:

   — Нет, все совершенно просто. Ты ослеплен пустой жаждой мщения и ничего не видишь.

   — Нам нужно поговорить. Но она отстранила его и, выходя в ночной холод, бросила, не оборачиваясь:

   — По-моему, нам больше не о чем говорить.

   Джек сделал шаг следом за ней, но остановился.

   — Нам много о чем надо поговорить.

   — Поговори обо всем этом с моим отцом. — Она отступила от него еще на шаг. — Это теперь касается только вас двоих. Судя по всему, ни ты, ни он ни на секунду не задумались о моих чувствах.

   — Как тебе в голову пришло такое! — воскликнул Джек. — Ты всегда значила для меня очень много, всегда.

   Слезы навернулись у нее на глаза. Плакать нельзя, приказала она себе, только не теперь, только не здесь, когда ее видят отец и этот незнакомый мужчина, которого она когда-то любила.

   — Твой поступок никоим образом не свидетельствует об этом.

   — Джо…

   Поколебавшись, она все же обернулась.

   — Знаешь, Джек, возможно, ты был прав относительно своих родных.

   — Что ты имеешь в виду? — Джека смутила внезапная перемена темы.

   — Вчера вечером ты сказал, что боишься, вдруг им не понравится, каким ты стал. Ты был прав. Скорее всего, не понравится. Они будут поражены: человек, когда-то так любивший их, теперь думает только о себе.