— Джо…

   — До свидания, Джек.

   Спохватившись, она вспомнила об отце и повернулась к нему.

   — Папа…

   Больше она ничего не могла бы сказать — во всяком случае, сейчас. И возможно — больше никогда.

   Ответом была лишь какая-то странная улыбка — смесь душевных мук и торжества. Джорджия не знала, как толковать ее, и думать об этом не хотелось. Усталая и разбитая, она мечтала лишь об одном: поскорее бы оказаться дома. И потому, не оборачиваясь, быстро пошла к машине. Лишь завернув за угол в конце квартала, она позволила себе расплакаться.

   Джек проводил ее взглядом — она медленно прошла через газон и скрылась в машине. Шаги уверенные, ни разу не оглянулась на тех, кого оставила. Он стоял и смотрел, как тронулась ее машина, безучастно отметил вспыхнувшие красные огоньки стоп-сигналов у выезда на шоссе, ритмичное подмигивание желтого сигнала поворота на углу. Из выхлопной трубы вырвалось облачко дыма, и машина скрылась из виду. Думал он только одно — это стучало в голове: «Почему она ничего не поняла?» Обернувшись к Грегори Лавендеру, он заметил у него на лице ту самую ухмылку, которую возненавидел еще много лет назад.

   — Я же говорил тебе: у меня есть секретное оружие.

   — Ничего у вас нет.

   Ухмылка повторилась, еще более гнусная.

   — А теперь и у тебя ничего нет.

   — Вы ошибаетесь. Джорджия вернется ко мне. Просто она ничего не поняла. Как только я поговорю с ней, все объясню… — И осекся, сам почувствовав, какое отчаяние звучит в его словах.

   Грегори Лавендер, несомненно, заметил это, зловещий смех его вызвал гулкое эхо — это откликнулся пустой дом.

   — Зачем? — вдруг почти жалобно проговорил Джек. — Зачем вы это сделали? Почему хотите разлучить нас с Джорджией?

   — Ты ей не пара, — сверкнул глазами старик.

   Джек изумленно уставился на него: так вот в чем дело! Неужели это правда? Поэтому отец Джорджии всегда ненавидел его? Прежде Джек был уверен: Грегори Лавендер не хочет счастья для дочери и потому стремится отгородить ее от всего, что может принести ей радость. А дело, как видно, в том, что ему, как и многим отцам, не по нраву пришелся парень, с которым дружит дочь.

   — Не вам решать, что хорошо для Джорджии, а что нет.

   — Ошибаешься. Она моя дочь, я — ее отец. Мать умерла, когда Джорджии было всего четыре года, и перед смертью я обещал ей дать Джорджии все, что в моих силах.

   Час от часу не легче — вот уж чего он никогда не подозревал.

   — И для этого вы оскорбляли и унижали ее? Отказывали в самой главной человеческой потребности — в любви?

   — Я обещал ее матери, что Джорджия получит все, чего мы для нее хотели, — продолжал старик, не обращая на него внимания.

   — А вам не приходило в голову спросить и у самой Джорджии, чего она для себя хочет? Грегори Лавендер покачал головой.

   — Она еще девчонка. Не может самостоятельно принимать решения.

   — Джорджия давно уже не девчонка. Она взрослая женщина.

   Старик пристально смотрел на Джека, но тот не мог прочесть его мысли. Наконец Грегори патетически произнес:

   — А теперь ты ничего не понимаешь.