|
Слава опустила глаза на свою ногу — они были нервно похожи. Косточка у большого пальца будто делала пальцы еще длиннее и нервозней. Голова'Дагласа скрылась под водой. Видимо, от неожиданности. Видимо, от желания сыграть повинующегося. Или оттого, что он таки повиновался… Но вот ему стало не хватать воздуха, и он появился над водой. Рыжая закричала, озлившись непослушанию, и Даглас сам уже нырнул под воду. Рыжая теперь прямо смотрела на зрителя, будто бы говоря — «Вуаля!». «Джульетту-девочку» сменили «Монтекки и Капулетти». Зритель покорно не появлялся.
Декорация изменилась — зрительный зал с камерой развернули к дубу. Он был здесь — самодостаточный свидетель. Но помимо него росли тонкие березы, совсем близко друг к другу, предполагая, видимо, рощу в будущем. Слава видела только два дерева. Она взглянула на Дагласа рядом — он хмуро смотрел на экран. Лоб его был будто обручем затянут хмурой складкой. — Этому фильму двенадцать лет. За такой срок многое можно уничтожить… — Зачем, Вильям? — У всех своя система жить — одни строят, другие разрушают. Рыжая на экране ходила вокруг берез с бокалом в руке, жестикулируя свободной. Объясняя что-то. В этом был какой-то садизм. Она обращалась то к камере, то к наблюдателям сцены. И они, именно как наблюдатели, а не участники, игнорировали рыжую, никак не реаги- руя на нее. Наблюдая. Присутствуя. Она прислонилась к стволу, и дерево вздрогнуло как-то судорожно, будто всхлипнув. Рыжая опять была на краю бассейна. Цветы уже не цвели. На кусты и воду падали длинные, медового цвета тени и свет от заходящего солнца. Волосы рыжей горели. Она была пьяна. Ее качало. Она ходила по краю бассейна, грозя упасть, взмахивая подолом фиолетового платья. Останавливаясь, наклоняясь вперед, приподнимая платье, прижатое к телу руками с раскрытыми пальцами, с оранжевыми ногтями. Выкрикивая на другой край бассейна. Зрителю. Опять ходила. Как рыжий зверь. В кадр залетали клочья дыма. Слава не успела спросить, как камера со «зрительным залом» развернулась опять на дуб. Рядом с ним был разведен костер. Одно из березовых деревьев было спилено — электропила валялась в траве. Само дерево было уже частично распилено. Тип с седыми волосами, в безрукавке сидел рядом и отмахивался от дыма. — Это мой отец. Пришел в гости. Тогда он еще ходил в гости… — Ты действительно похож на него, Даглас. Седой тип смотрел прямо за камеру, туда, на другой край бассейна. И отмахивался от дыма веткой. Или от того, кто был на другом краю… Опять пошли кадры с кругами и цифрами. — Какой странный фильм… Психически не здоровый какой-то… У тебя есть отдельно музыка? Ой, мы оставили шампанское у бассейна! Выйдем? — Ей очень захотелось взглянуть на «декорации» фильма сейчас, увидеть все в сегодняшнем виде, уничтожив двенадцатилетний разрыв. «Что я делала двенадцать лет назад? Боже мой… пила шампанское тоже, только как-то иначе. Не так фатально, что ли. Как вот в фильме — все было в цветении, новое, обещающее…» Они вышли через ливинг, оставив двери открытыми, и музыка была слышна на улице. Тревожно она звучала над пустым, будто вспоротым, бассейном. Музыка одного из Председателей Земного Шара. В Правительство входили Маяковский, Брик, Асеев, Пастернак, Хлебников… Был 1917 год. И все было новое и обещающее… Слава выпила и, не говоря ни слова, спустилась в бассейн. Внизу было холодно. И звук шагов, ударяясь о кафель, возвращался эхом. Она подошла к куче листьев и, увидев среди них засохшие лилии, присела. Вильям уже был сзади нее. Она обернулась, посмотрев на него вверх, и легла на листья. Голой спиной она чувствовала влагу их. «Я не пьяная. Не так, как всегда. |
