Так в последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточивая внимание на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе, девушка выбежала на балкон. Но при первом ее появлении на воздух пламя поднялось выше ее головы, и она, закрывши руками лицо и крикнув сестре: «Sauvez les lettres», бросилась по ступеням в сад. Там, пробежав насколько хватило сил, она упала совершенно обгоревшая, и несколько времени спустя на крики сестры прибежали люди и отнесли ее в спальню. Всякая медицинская помощь оказалась излишней, и бедняжка, протомясь четверо суток, спрашивала — можно ли на кресте страдать более, чем она?»

Воспоминания о предсмертной просьбе-приказе Марии сохранить письма, будут долго мучить Афанасия Афанасьевича, и через девять лет он напишет стихотворение о том, как перелистывает письма Марии к нему:

5

Мария Лазич до самой смерти поэта продолжала жить в его памяти, и продолжался монолог Фета, обращенный к ней. В 1851 году Фет пишет:

Марии уже год как нет в живых, а Афанасий Афанасьевич даже в воспоминаниях не решается сказать о своих чувствах, боится что она упрекнет его и надеется на то, что ночная темнота все скажет без слов.

И все же через четыре года после смерти Марии Лазич, он обращается к ней со словами любви, но тоже не при свете дня, как мечтал когда-то, когда писал «Я пришел к тебе с приветом»:

А в 1864 году он опишет уже настоящее загробное свидание:

Еще позже — в 1888 году — еще одно стихотворение, где возлюбленная жива, но поэт снова не может признаться ей. Еще одно — о не сказанном, о молчаливой страсти, которую нельзя назвать (потому что тут же на влюбленных из засады набросится хищник — бедность). Надо пройти мимо тихо-тихо, на цыпочках, сказав себе, что это был только знойный морок.

А на пороге смерти Фет напишет о счастье быть вдвоем, даже ежесекундно рискуя жизнью:

Может быть, когда Фет писал его, он представлял себе посмертное свидание с возлюбленной, когда они снова смогут взглянуть друг другу в глаза. Может быть, ночь в этом стихотворении должна была напоминать не о тайных свиданиях, а о загробном мраке. А впрочем, в загробную жизнь Фет не верил, он знал, что если это свидание и произойдет, то только в его воображении.

6

Итак, Фет предпочел карьеру бедности с любимой (которую просто обязан выбрать романтический поэт). Сыграла ли эта ставка? Нет! Словно какой-то несчастливый рок преследовал Фета в его желании вновь добиться дворянского титула, который он мог бы передать своим детям.

Он начал военную службу в 1845 году, в октябре 1849 года произведен в поручики, а еще через два года — в 1851 году — в штабс-ротмистры. Постепенно, шаг за шагом отыгрывал у судьбы то, что та отняла у него раньше: перевелся в Гвардию, перебрался под Петербург, росла его литературная известность. Сблизился с Тургеневым, который оказался соседом по Мценскому уезду, а теперь стал его покровителем в кругу писателей и журналистов.