-  А-а-а… - не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: - Да, да, да!

    Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит - тот и «родина». А все, кто за пределами своего города живет - иноземцы. Рижские ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.

    -  Черт! - повернулся он к гостю. - Гениально. Кому это только в голову пришло?

    -  Даниле Адашеву, - признал Толбузин. - Брату Алексея. Он в ратном деле хитер, завсегда нежданное что придумает. Так что, Константин Алексеевич, возьмешься с сотоварищами своими поговорить?

    Росин остановился, подошел к пушкам, выглянул в узкую вертикальную бойницу. Конечно, привык он уже здесь за три года-то. К жизни спокойной размеренной, к ежедневным выходам в цеха своих мануфактур, где простенькие, даже наивные на взгляд человека двадцатого века механизмы все равно то и дело подбрасывали неожиданные головоломки. Привык подолгу торговаться с купцами, после чего гордо засыпать в сундуки честно заработанное серебро. Привык проводить вечера с покорной женой, которую заставлял носить в спальне и двух светелках рядом с ней коротенькое кружавчатое шелковое белье. После глухих платьев, платков, убрусов и подубрусников, в которых ходили днем все приличные женщины и длиннющих бесформенных сарафанов простых девок - белье выглядело особенно возбуждающим. Привык к тому, что все, на кого падал его взгляд немедленно кланялись, и даже богатые купцы проявляли всемерное уважение. Однако, он прекрасно понимал две вещи: ни с кем другим, кроме него, Витька разговаривать не станет. Росин всегда был мастером, и ребята всех клубов на фестивалях запоминали именно его. А кроме того, четыре тысячи талеров - это огромная сумма, которую просто так никому не доверят. Ему, богатому боярину, унаследовавшему имущество царского любимца Салтыкова и немало приумножившему оное, доверят. Он воровать не будет - смысла нет. Ради мешочка золотых позориться не станет. Как там Толбузин говорил? «Нет тебе в этом деле корысти. Но ты - русский боярин».

    -  Отчего не взяться, - Костя небрежно пожал плечами. - Возьмусь.

    Часть первая. Люди Меча

    Глава 1. Август

    Август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года выдался жарким. Испугавшись раскаленного солнца, облака сбежали куда-то на далекий север, и на всем небосклоне не имелось ни единого пятнышка, которое посмело бы испачкать идеальную голубизну. Даже птицы, боясь испепелиться на лету, днем прятались куда-то в кроны, не желая рисковать жизнью ряди нескольких мошек, и вместе с ними до вечерней прохлады отсиживался ветер, а потому нигде не шевелилось ни листика, ни веточки и в воздухе над бескрайней водной гладью висела абсолютная тишина. Казалось, в этом малом уголке планеты создалась особенная, своя собственная прозрачно-голубая вселенная. Голубизна сверху, голубизна снизу, и два солнца напротив друг друга - как вдруг раздался звонкий девичий смех, легкий плеск и, разрушая совершенную картину, во все стороны побежали волны.

    -  Боже мой, как хорошо! - девушка тряхнула головой, позволяя волосам растечься в разные стороны, после чего повернулась на спину и тихонько поплыла от берега. - Поверить трудно, что хоть где-то может быть не жарко… Жаль, что в твоем замке нельзя поставить кондиционера.

    -  Что такое «кондиционер»? - поинтересовался с берега худощавый, гладко выбритый скуластый мужчина в белой батистовой сорочке с широким отложным воротником, пурпурных бархатных кальсонах, едва доходящих до колен и высоких сапогах из тонкой кожи.