Рядом дернулся Друц.

    Да и тебе разом вспомнилось: морг, и жандармский вахмистр щелкает перед тобой каблуками.

    Да, господин вахмистр?

    Вы тоже помните?

    – Дядь Друц… я ж тебя спасать… я ж…

    – Ладно тебе, Акулька, – бросил Федюньша, заворочавшись. – Брось выть. Раньше им сказать надо было. Слышь, Рашеля: божатушку мою да Фильку-покойника следить за вами подрядили. Урядник приезжал, а с ним вахмистр, из жандармов!.. велели раз в неделю все про вас сообщать.

    – Что именно? – спросила ты, чувствуя, как язык не хочет слушаться.

    – Все. А пуще прочего – глупости разные. Хворали? когда? отчего? Как с народишком сошлись? Много ли пьете? Ну, и вообще…

    Ты встала.

    Все укладывалось на свои места: и приезд урядника за тобой, в тот самый миг, когда неведомый палач поднес каленое железо к лицу Ленки-Ферт, и многое, многое другое…

    – Следили, значит? докладывали?!

    Ни парень, ни девка не ответили.

    Только вздохнули хором.

    – Дядь Друц… – вдруг всхлипнула Акулька и со свистом втянула воздух. – Дядь Друц… а ежели б ты тогда меня взял?.. ну, в ученицы? Мы б сейчас ушли отсель, правда? Вдвоем – ушли бы?!

    Такая вера звенела в ее голосе, что тебя пробрала дрожь. Такая надежда из тех надежд, которым и умереть бы последними, ан Костлявая все сапоги стоптала, догоняючи. Значит, девка Друцу козырей сдавала? Значит, он отказался?!

    Ай, Валет!..

    – Вдвоем? – спиной, затылком, шкурой дубленой ты почувствовала, как ясно улыбнулся за твоей спиной таборный ром, фартовый Дуфуня Друц. – Вдвоем ушли бы. Улетели бы. Не передумала еще?

    – Дядь Друц! миленький! Не передумала! Ноги… ноги целовать…

    – Ноги не надо. Иди-ка сюда.

    Тебя тронули за бедро. Тяжелая ладонь коснулась и упала, будто говоря: я с вопросом… не думай лишнего.

    – Рашеля, – сказал Федюньша. – Я с тобой, Рашеля. Я с вами. Я не хочу… как кура, без головы. Не хочу. Лучше сдохну.

    – Не надо, – ответила ты, видя перед собой труп на мраморе. – Не надо, Сохач. Лучше сдохни.

    – Надо.

    И все слова, которые ты хотела ему сказать, скомкались, вспыхнули и развеялись пеплом по ветру.

    Он выбрал.

    Закон есть закон.

    – Ну что, Княгиня? – Друц встал рядом, плечом к плечу. – Сдадим по-новой? Две карты втемную, а?

    – Сдадим, Бритый, – тихо кивнула ты.

    * * *

    Пронзительный, зеленый цвет.

    Свет.

    Холодный, аж зубы заломило. Как если бы с разбегу припала губами к певучему ключу в овраге, тому ключу, что всем дверям указчик, и на нотном стане, где спит до поры царевна-музыка – первый!

    Вместо затхлой тьмы овина, где пахнет сырой кожей и еще – застарелым птичьим пометом.