Должно быть, игра света, подумал он. Он поклонился, когда она подошла. На первый взгляд ее одежды казались черными как ночь, но вот она пошевелилась — и складки поймали свет, став насыщенно синими, как океанские воды. Ее лицо было скрыто вуалью — знак недавней утраты.
— Добро пожаловать, странник, — сказала она удивительно знакомым и в то же время волнующим голосом.
— Это твоя земля, госпожа?
— Нет. Всё, что ты видишь здесь, принадлежит госпоже Аиде. Я здесь тоже чужестранка. Откуда ты?
— Из Македонии, — ответил он.
— А где был до этого?
— Спарта и Фивы.
— Так ты солдат?
— Это так заметно? — спросил он, потому что сейчас на нем был лишь простой голубой хитон и сандалии.
— Твои голени светлее, чем икры, из чего я могу заключить, что обычно они прикрыты поножами. Твой лоб тоже загорел не так сильно, как остальное лицо.
— Ты очень наблюдательна. — Он попытался разглядеть лицо под вуалью, но в итоге сдался. Глаза, которые он различил за тканью, показались ему темными, как опалы. — Ты посидишь со мной недолго? — спросил он вдруг, удивляя самого себя.
— Здесь приятно, — мягко сказала она. — Я останусь с тобой на некоторое время. Что привело тебя в Самофракию?
— У меня есть друг — он прибыл сюда, чтобы встретиться с будущей невестой. А откуда ты?
— Я живу за морем в Азии, но много путешествую. Давно я не была в Спарте. А когда ты там жил?
— Я провел там все свое детство.
— Твоя жена тоже спартанка?
— У меня нет жены.
— Тебе не нравятся женщины?
— Конечно нравятся, — мягко ответил он. — Мужчин-любовников у меня тоже нет. У меня… была жена. Ее звали Фетида. Она умерла.
— Она была твоей самой большой любовью? — задала вопрос женщина.
— Нет, — признался он, — но она была хорошей женщиной — верной, любящей, храброй. Но почему мы все говорим обо мне? Ты носишь траур? Или можешь поднять вуаль?
— Я в трауре. Как тебя зовут, солдат?
— Друзья зовут меня Савра, — сказал он, не желая открыть ей имя, которое с трепетом шептали в городах по всему миру.
— Будь счастлив, Савра, — сказала она, изящно вставая.
— Тебе уже пора? Я… мне приятно беседовать с тобой, — нескладно пробормотал он.
— Да, мне пора.
Он встал и подал руку. На миг она отстранилась, но потом дотронулась до его пальцев. Парменион почувствовал, как учащается его пульс, ему до смерти захотелось протянуть руку и откинуть вуаль. Он поднял ее руку к губам и поцеловал, затем с неохотой отпустил ее.
Она ушла без слова, и Парменион тяжело опустился на землю, удивленный собственными чувствами к незнакомке. Возможно, разговор с Филиппом оставил глубокий отзвук в его душе, подумалось ему. Теперь она скрылась за склоном холма. Вдруг он побежал, чтобы в последний раз поймать взглядом ее удаляющийся силуэт.
Она шла к дальним лесам, и когда свет солнца упал на нее, ему вновь показалось, что ее волосы были рыже-золотыми.
Внезапно начавшиеся подергивания мышц левой руки разбудили Филиппа за час до рассвета. Он посмотрел на золотоволосую девицу, которая спала у него на бицепсе, и осторожно освободил свою руку. Кто-то зашевелился справа от него. Вторая девушка, темноволосая и прекрасная, открыла глаза и улыбнулась ему.
— Ты хорошо спал, господин? — спросила она, скользя пальцами по его животу. |