— Боюсь, вы во власти заблуждений, — заметила я.

— Я так не думаю, и твоя соседка — тоже! — мои щеки покраснели, и вдруг подумалось — действительно, рыбак рыбака видит издалека! — Она мне многое рассказала.

— Ничего особого она рассказать не могла, — заметила я, чувствуя, как в душе просыпается раздражение. Господи, о чем мне с ней разговаривать? Она уже все решила, таких не переубедишь! Да и стоит ли? — Большую часть вы с ней додумали.

— Людей не обманешь, — засмеялась мать Максима. Как же ее зовут? А какая, впрочем, разница! — Моя мама…

— Про вашу маму не надо! — зло ответила я. — Вы не хуже меня знаете…

— Знаю, детка, — прервала меня гостья, приканчивая один кусок торта и принимаясь за второй. Видимо, неприятный разговор аппетита ей не убавил, а мне стало жаль максимкиного торта. — Все знаю, все знаю. И то, что Максима против бабки настроила, что уехал он от нее в Рождество. А тебя не волнует, что у старушки был инфаркт? И это в такой великий праздник?

— У таких инфаркта не бывает, а если бывает, то не от приступов совести. — усмехнулась я. — Она меня вовсе не жалела, не так ли?

Почему должна жалеть я? Жалеть и ее, и вас? О, да вы схватились за грудь! Наверное, будете играть на моей совести, рассказывать, как вы больны и как вам плохо, и все из-за меня! Только, знаете, на меня не действует. Так что не тратьте и мое, и свое время, и не рассказывайте мне про ваше больное сердце, про ваши болячки вообще, про расшатанную нервную систему, хотя в последнее я поверю… Мама Максима бросила на меня гневный взгляд, но я лишь сыграла в дурочку и дружески улыбнулась. Гостья опустила глаза. Дуэль продолжалась.

— Тебя ничем не проймешь… — прошептала она.

— Семейным шантажом — точно не проймешь, вы правы — невозмутимо ответила я. — Думаете, я не проходила все это? Чуть что — я болею, сердце… После каждой такой сцены любовь, дарованная тает, и возникает жалость, замешанная на презрении. Потому что конфликты не решаются шантажом, а откладываются. До сих пор не поняли?

— Ты много говоришь, девочка, — мягко сказала гостья. — Книжек умных начиталась? Совести у тебя нет.

— А у вас есть? — неожиданно спросила я. — Вы сейчас пришли ко мне, которую уже несколько раз больно обидели. Забыли сцену на кладбище или наш разговор по телефону? Забыли, как опозорили меня перед всем институтом из-за ваших подозрений? Забыли, как вы меня тогда называли? Думаю, что всего этого достаточно, чтобы исчерпать лимит терпения среднестатистического человека, вы не находите? Вы обвинили меня в чем-то, чего не было, и мы обе хорошо это знаем, так что не говорите о совести!

— Любишь его? — спросила гостья, преспокойненько доедая кусочек торта. Ну, и скажите на милость, для кого это я до сих пор распиналась? А тортика все ж жалко. Надеюсь, это ей пойдет в лишние килограммы а не в силы для вредительства.

— Не ваше дело! — прошипела я. — Главное, он меня любит.

— Любит ли? — усмехнулась женщина. — Поверь мне, он не так любит.

Я видела. То, что происходит с тобой — похоже на сумасшествие.

— Любовь и есть — игра на грани сумасшествия, — заметила я, взяв и себе тортика.