— Но, Пола, это же доктор Ли говорил, а не я. У меня совсем другая позиция. Я потом защищал тебя, когда говорил с ним. Я тебе об этом рассказывал. После всей нашей совместной работы — как ты могла подумать, что я вижу в тебе только стратегию адаптации? Я ненавижу эти термины и эту точку зрения так же, как и ты!

— Ты знаешь, что я не собираюсь возвращаться в группу.

— Пола, меня не это волнует. — Это была правда. Меня уже не так волновало, вернется ли Пола в группу. Пусть она и была там значительной вдохновляющей силой, но я начал понимать, что она была чересчур сильной и слишком вдохновляла; после ее ухода несколько других пациентов начали расти и научились вдохновлять себя сами. — Для меня важнее всего, чтобы ты мне доверяла, чтобы я не был тебе чужим человеком.

— Ирв, после того семинара я плакала сутки. Я звонила тебе. Ты не перезвонил мне в тот день. Ты позвонил позже и даже не попытался меня утешить. Я пошла в церковь, помолиться, и три часа проговорила с отцом Элсоном. Вот он меня выслушал. Он всегда меня слушает. Я думаю, он меня спас.

Черт бы побрал этого священника! Я постарался вспомнить тот день, три месяца назад. Я смутно помнил, что говорил с Полой по телефону, но не помнил, чтобы она просила о помощи. Я был уверен, что она позвонила, чтобы опять пилить меня по поводу семинара, который мы уже неоднократно обсуждали. Мне надоели эти обсуждения. Почему до Полы никак не доходит? Сколько раз надо повторять, что я не доктор Ли, что это не я жонглировал мелом, что я потом защищал ее перед доктором, что группа будет работать по-прежнему, я не собираюсь ничего менять, просто участникам придется раз в три месяца заполнять анкету. Да, Пола мне звонила в тот день, но ни тогда, ни потом она не просила о помощи.

— Пола, если бы ты сказала, что тебе нужна помощь, неужели ты думаешь, я бы отказал?

— Я плакала сутки.

— Я же не телепат. Ты сказала, что хочешь поговорить об исследовании и о своем особом мнении.

— Я плакала сутки.

Так мы и говорили, не слыша друг друга. Я изо всех сил пытался к ней пробиться. Я говорил, что она нужна мне — мне, а не группе. И действительно, я в ней нуждался. У меня начались всякие неурядицы, мне нужно было вдохновение и успокаивающее присутствие Полы. Как-то вечером, несколькими месяцами раньше, я позвонил Поле якобы для того, чтобы обсудить планы работы группы, а на самом деле — потому что моя жена была в отъезде, и я был одинок и несчастен. Мы с Полой проговорили почти час, и мне стало гораздо легче, хоть я и чувствовал себя немного виноватым за то, что тайно урвал кусочек терапии.

И теперь я вспомнил ту долгую целительную телефонную беседу с Полой. Почему я не был честнее? Почему не сказал откровенно: «Слушай, Пола, можно мне с тобой поговорить? Помоги мне — я одинок, беспокоен, измучен. Я не могу спать.» Нет, это было исключено! Я предпочитал получать поддержку украдкой.

А значит, с моей стороны чистое лицемерие — требовать, чтобы Пола открыто просила о помощи. Она замаскировала свою просьбу, позвонила под предлогом обсуждения семинара? Ну и что? Я должен был постараться ее утешить, не дожидаясь просьбы о помощи.

Думая о «камне гнева», я понял, как мало у меня шансов спасти наши отношения. Конечно, хитрость сейчас была неуместна, и я раскрылся перед Полой как никогда.

— Ты мне нужна, — говорил я, напоминая ей, как я и раньше часто делал, что у врачей тоже есть свои нужды. — Может быть, я проявил недостаточную чуткость, когда ты была расстроена. Но я не телепат, а ты годами отклоняла все мои предложения помощи!

На самом деле я хотел сказать: «Пола, дай мне еще один шанс.