— И он подтвердил все, что я раньше говорила. Он говорит, вы совершенно неправы насчет того, что я должна справиться со смертью Джека. Со смертью нельзя справиться. Ее нельзя пережить и пойти дальше. Эрик снова женился, у него пятилетняя дочь, но рана так и не зажила. Он каждый день разговаривает со своей покойной женой. Он меня понимает. И я теперь уверена, что только люди, которые сами прошли через это, могут понять. Это молчаливое тайное сообщество…

— Тайное сообщество? — перебил я.

— Людей, которые знают истину — людей, которые пережили своих близких, потеряли их. Все это время вы давили на меня, чтобы я отделилась от Джека, обратилась к жизни, нашла себе новую любовь — и все это было ошибкой. Ошибкой самоуверенных людей, таких, как вы, которые никогда никого не теряли.

— Значит, только люди, потерявшие близких, могут помочь другим таким же?

— Те, кто сам прошел через это.

— Я слышу эту ерунду с тех пор, как начал работать терапевтом! — взорвался я. — Только алкоголики могут лечить алкоголиков? Или наркоманы — наркоманов? Нужно страдать пищевым расстройством, чтобы лечить анорексиков, депрессией или манией, чтобы лечить аффективные расстройства? Может, нужно быть шизофреником, чтобы лечить шизофрению?

Айрин прекрасно знала, где у меня «красная кнопка» — у нее была невероятная способность выискивать мои слабые места и нажимать на них.

— Ничего подобного! — отпарировала она. — В Рэдклиффе я была капитаном команды дискуссионного клуба и прекрасно знаю, чем вы сейчас занимаетесь — сведением к абсурду! Но вам это не поможет. Признайте, в моих словах есть правда.

— Нет, я не согласен. Вы совершенно упускаете из виду, что терапевтов специально учат! Это самая главная цель нашего обучения — мы приобретаем чувствительность, эмпатию, способность войти в мир другого человека, испытать то, что испытывает пациент.

Я действительно разозлился. И к этому времени я уже научился не сдерживаться. Наша совместная работа шла гораздо лучше, когда я свободно выражал свои чувства. Бывало, Айрин приходила в мой кабинет настолько подавленная, что слова не могла выговорить. Но стоило нам сцепиться из-за чего-нибудь, и она немедленно оживлялась. Я знал, что в этой ситуации беру на себя роль Джека. Он единственный умел противостоять Айрин. Всех остальных ее ледяные манеры обескураживали (ординаторы-хирурги прозвали ее «королевой»), но Джек никогда не пасовал перед ней. Она рассказала мне, что он никогда не старался скрыть свои чувства и часто завершал спор, выходя из комнаты со словами: «Я не желаю терять время на чепуху».)

Меня разозлила не только стойкая убежденность Айрин, что лишь терапевты, которые сами кого-то потеряли, могут помочь пациентам, пережившим потерю. Я разозлился и на Эрика за то, что он подкрепил идею Айрин о нескончаемости вдовства. Наши постоянные споры с Айрин были в том числе и об этом. Я занимал общепринятую, разумную позицию: задача скорбящего человека — постепенно отделить себя от умершего и перенаправить свою энергию на других людей. Первым такое понимание скорби разработал Фрейд в своем труде «Скорбь и меланхолия» в 1915 году. С тех пор правильность этого подхода подтвердили многочисленные клинические наблюдения и эмпирические исследования.

По результатам моего собственного исследования, законченного как раз перед началом работы с Айрин, все вдовы, все вдовцы, которых я наблюдал, постепенно отделились от покойных супругов и переключились на что-то другое или на кого-то другого. Это произошло и с людьми, у которых были самые любящие отношения с супругами. Более того, мы обнаружили убедительные подтверждения следующего: многие вдовы, которые до того были счастливы в браке, проходили через тяжелую утрату и отделялись от покойного супруга легче тех, чей брак сотрясали непримиримые конфликты.