— С историей?

— Да, с историей жизни, которая начинается с начала и идет к концу. Я хочу держать вас вне времени.

— Сегодня вы, как обычно, вошли ко мне в кабинет и направились прямо к своему стулу, не глядя на меня. Вы всегда избегаете смотреть мне в глаза. Вы это имеете в виду, когда говорите «держать вне времени»?

Она кивнула.

— Если я буду на вас смотреть, вы станете слишком реальны.

— А реальный человек рано или поздно умирает.

— Вот теперь вы все поняли.

Урок 3. Горестный гнев

— Айрин, я только что узнал, что умер муж моей сестры.

Этими словами я однажды начал сеанс.

— Скоропостижно. Коронарный тромбоз. Я, как вы видите, потрясен и выбит из колеи, — тут мой голос дрогнул, — но я сделаю все от меня зависящее, чтобы это нам сегодня не помешало.

Мне было трудно это говорить и трудно делать, но я чувствовал, что у меня нет выбора.

Мортон, муж моей единственной сестры, был мне дорогим другом и много значил в моей жизни с самой юности, с тех пор, когда мне было пятнадцать лет. Потрясенный дневным звонком сестры, я тут же забронировал билет на ближайший рейс в Вашингтон, чтобы быть с ней. После этого я занялся отменой своих встреч с пациентами на ближайшие несколько дней и увидел, что через два часа должна прийти Айрин. Приняв ее, я еще успею на самолет. Отменять ли прием?

За три года нашей терапии Айрин никогда не опаздывала на встречи и ни одной не пропустила, даже в те страшные дни, когда опухоль пожирала мозг и личность Джека. Айрин вынуждена была наблюдать, как неумолимо ухудшается его состояние, но ни разу не отступилась от нашей работы. И я тоже. Я прикладывал все усилия, чтобы помочь ей, с самого первого сеанса, на котором пообещал: «Я не оставлю вас наедине с этим.» Значит, и в этот день скорби ясно, что мне делать: встретиться с ней и быть честным.

Но Айрин не ответила. Мы немного помолчали, и я спросил:

— О чем вы думаете?

— О том, сколько ему было лет.

— Семьдесят. Он как раз собирался уйти на пенсию, оставить практику.

Я замолчал и стал ждать. Чего? Возможно, соболезнований, хотя бы из простой человеческой вежливости. Может быть, даже благодарности за то, что я решил принять Айрин, несмотря на свое горе.

Тишина. Айрин сидела молча, открыто разглядывая выцветшее пятнышко от кофе на ковре.

— Айрин, что сегодня происходит в пространстве между мной и вами?

Я неизменно задавал этот вопрос на каждом сеансе, так как был убежден, что самое важное — исследовать наши отношения.

— Ну, наверное, он был хороший человек, — сказала она, глядя все туда же. — Иначе вы бы так не горевали.

— Айрин, только этого не надо. Мне нужна правда. Что происходит у вас в голове?

Она вдруг подняла на меня взгляд горящих глаз.

— Мой муж умер в сорок пять лет, и если я после этого могу каждый день входить в операционную, оперировать, руководить практикой и учить студентов, то вы уж точно можете прийти сюда и меня принять, черт возьми!

Меня потрясли не столько эти слова, сколько звук ее голоса. Хриплый, низкий — это была не Айрин. Не ее голос. Это было похоже на сверхъестественно гортанный голос девочки из фильма «Изгоняющий дьявола». Я и слова сказать не успел, а она уже схватила с пола свою сумку.

— Я ухожу! — заявила она.

У меня напряглись икры — наверное, я собирался броситься на нее, если она ринется к двери.

— Никуда вы не уйдете. Особенно после такого. Останьтесь здесь и выговоритесь как следует.