Пеилжан оправдал выданную ему авансом характеристику. Доклад прозвучал довольно солидно. Справедливости ради надо отметить, что кроме доводов, которые приводил раньше в своей статье, Пеилжан высказал довольно дельные соображения. Основной его тезис: пора наконец средства, отпускаемые государством на исследования, распределять не в зависимости от прежних заслуг ученого, а от его пользы в науке сегодня. Затем начал страстно напоминать аудитории, как были открыты известным археологом Окладниковым петрографы Сакачи-Аляна на Амуре, не менее известным Руденко — памятники древних саков в Пазырыкских курганах на Алтае, как были найдены сокровища Парфии в Каракумах, древнего Хорезма…

И вдруг Кунтуара осенило: «Не мои ли дневники он читает этой почтенной публике?» И тут же: «Э-э, парень, видно, сам не дурак. Преотлично знает древнюю культуру Средней Азии и Казахстана. Да мало сказать «знает», он во многом разбирается, и делает правильные, ценные для науки выводы. Чего это мне взбрело в голову оттолкнуть человека от себя только потому, что он решил стать доктором?! Сам-то я… До сих пор не собрался, не оформил материалы, чтобы защитить диссертацию. А жизнь проходит. Хватит, надо садиться и работать. Легко быть умным, когда даешь советы сыну, а сам давно уже упустил свое время».

— Все названные открытия, — между тем изрекал Пеилжан, — конечно же имели под собой глубочайшую теоретическую основу. Но позвольте спросить, уважаемые коллеги, на какую же теорию опирается при планировании работ Кайрактинской экспедиции авторитетный ныне исследователь Кунтуар Кудайбергенов? Обнаружить таковую нам при изучении вопроса не удалось. Да вряд ли знает ее и сам старейший археолог! Четыре года летят на ветер огромные средства, летят только по той простой причине, что они — не из собственного кармана Кунтуара Кудайбергенова, а государственные! Полагаю, пора прекратить это варварское хищение. Экспедицию необходимо закрыть, и надо сделать это немедленно!

Он не спеша, почти торжественно, влажными от волнения глазами осмотрел присутствующих. Вид у оратора был такой, будто он только что закончил нелегкое дело. С чувством исполненного долга Пеилжан сошел с трибуны и сел на свое место в третьем ряду.

Слово взял начинающий ученый, закадычный друг Пеилжана, весь всклокоченный, с непомерно большими очками в роговой оправе. Смысл его выступления сводился все к тому же: за четыре года работ Кайрактинской экспедицией ничего не открыто. То и дело поправляя настойчиво сползавшие с его носа тяжелые очки, выступавший закончил:

— Если основная цель экспедиции — найти остатки культуры древних саков, то безрезультатности поисков нечего и удивляться. Всему миру известно, что памятники культуры саков открыты и, следовательно, изучены. Вряд ли возможно найти что-то новое в расчете на сенсацию. Конечно же раскопки экспедиции надо свернуть, и как можно скорее.

Затем слово получил археолог Танысбаев:

— Не каждому человеку дано вкусить сладкие плоды своей мечты, хоть бейся он над этим всю жизнь. К сожалению, в науке подобные неудачи не редкость. И постигают они исследователей лишь определенного плана, потому что, как хорошо известно присутствующим, одного только желания для успеха мало. — Сделав многозначительную паузу, академик пристально посмотрел поверх очков на Кунтуара. — Еще много лет назад я предвидел подобный финал и по-дружески предупреждал тебя, Кунтуар. Но, как говорят, глухие гласу не внемлют. Самое лучшее, что я бы сделал на твоем месте, — это набрался бы мужества признать свою ошибку. Тебе, дорогой Кунтуар, пора уже понять, что археологические памятники — это не сокровища твоего сундука. И на нет, как говорят, суда нет. Мираж остается миражем, потому что еще не родился такой скакун, чтобы его нагнать.

Танысбаев долго говорил еще что-то, но Даниель уже не слушал его.