Утро уже давно наступило. Солнце палило нещадно, и шотландец не без горечи думал, что корабль скоро уже поднимет якорь и ему никак нельзя опоздать. Душу переполнялисожаления, что придется так скоро покинуть этот приветливый дом. Он говорил себе, что с ним будет связано одно из самых прекрасных воспоминаний в его жизни и это воспоминание ничто уже не сможет стереть…

   Он был готов к отъезду. Шпоры его блистали, лакированные сапоги были элегантно спущены на икры, парик старательно расчесан.

   — Что ж, кавалер, раз уж вам так не терпится нас покинуть, Жюли проводит вас до форта Сен-Пьер, — проговорил сзади голос, все еще исполненный нежности и в котором онслышал те же сожаления, которые терзали его самого.

   Он обернулся и одарил Мари печальной улыбкой.

   — Увы! — сказал он. — Не могу же я стать дезертиром… Но от своего слишком краткого пребывания здесь я унесу поистине незабываемые воспоминания!

   Он раскрыл ей объятья, и она ласково прижалась к его плечу. Сердце у нее разрывалось от грусти. Она чувствовала, что из глаз вот-вот брызнут слезы. Она вся была во власти истомы, которая охватила все ее существо и, словно очистив его, сделала естественней, проще.

   Она нежно потерлась щекою о его грудь. Ей было хорошо там, в этом теплом гнездышке, и она была не в состоянии поверить, что никогда уже больше не увидит этого галантного молодого человека, которому обязана счастьем целой ночи.

   — Увы! — повторил он. — Ничего не поделаешь, я должен вернуться на «Редгонтлет». Мне надо попасть в Шотландию, но что-то говорит мне, что я недолго буду в отсутствии. Ведь здесь, Мари, я оставляю частицу своего сердца, и в один прекрасный день мне все равно придется вернуться за ним!

   — Бедняжка! — проговорила она. — Только отныне все это будет невозможно! Все… Когда мы будет вспоминать друг о друге, нам будет казаться, будто все это был толькосон. И нам надо как можно скорее забыть друг друга!

   — Но и это для меня тоже невозможно! — ответил де Мобре.

   Она печально опустила голову. Реджинальд снова оглядел бухту, где слегка покачивался его корабль.

   — Реджинальд, — обратилась она к нему, — я все думаю, что же вы все-таки имели в виду, когда давеча вечером пытались представить себя как человека якобы очень опасного… Вы не знаете, что я за человек! — воскликнули вы. Что все это значило?

   Он улыбнулся.

   — Это значило, что вы тогда еще и подумать не могли, какие замыслы вынашивал я на ваш счет, — ответил он. — Но уже тогда я поклялся, что вы будете моею!

   — Это все оттого, что вы видели меня с губернатором!

   — Нет… Нет, вы ошибаетесь, Мари, это потому, что я решил так, едва увидев вас. Я тогда еще не знал, как буду действовать, чтобы овладеть вами, но был уверен, что добьюсь своего!

   — Должно быть, у вас часто случается такое с женщинами! — возразила она будто слегка рассерженным голосом.

   — Нет. Впервые в жизни чувствовал, я такую уверенность…

   — Не лгите, Реджинальд!

   Он рассмеялся.

   — Что ж, может, и так! Какая разница? Мы пережили с вами прекрасный сон, Мари… Теперь мы должны позабыть все, что было. Как только я покину этот дом, у нас у обоих будет тайна, которую нам надо будет хранить с благоговением, но все равно хранить как тайну! И эта тайна отныне станет единственным, что будет нас связывать!

   Она почувствовала, что, несмотря на напускную веселость, голос его слегка задрожал, волнение охватило и его.