|
- Ты любишь с чесноком? Он машинально подкрутил фитиль лампы. Ему было хорошо, но он чувствовал некоторое волнение. Его взгляд ощупал каждую вещь в комнате, включая ночную рубашку, лежащую на красном пуховом одеяле. - Это здесь ты спишь со своей сестрой? - Я жду отъезда в Париж. Я должна получить место горничной. Хорошо прожарено? Думаю, ты съешь две? Она до сих пор не понимала, зачем он приехал, и это ее интриговало. Он казался таким милым, что она была недалека от мысли, будто он не может обойтись без нее и приехал за ней. Она знала человека такого типа, товарища Шателара, работавшего в страховом обществе. У него была косоглазая любовница, изменявшая ему при каждом удобном случае. Зная это, он тем не менее был так привязан к ней, что не мог без нее обходиться и довольствовался тем, что поколачивал ее время от времени. - Ты поставил машину с той стороны моста? Поколебавшись мгновение, садиться ей или нет, она все-таки уселась с ним за стол перед лампой; оба держали стаканы пахучего сидра перед собой. - Когда возвращается твоя сестра? - В десять. Не всегда точно в десять, но... - У нее есть любовник? Говоря это, он бросил уточняющий взгляд на кровать, и Одиль неправильно его истолковала. - Во всяком случае, он сюда не приходит! - произнесла она. - Выходит, он у нее есть. Наконец и до нее дошло! Он приехал из-за Мари! Когда он просил пригласить ее приехать в Шербур, она догадалась, что он сам захотел увидеть Мари, но она решила, что это не более чем мимолетное увлечение, иногда охватывавшее его и не длящееся долго. С жирными губами, поставив локти на стол и скрестив пухлые пальцы у подбородка, она говорила, глядя на желтое пламя лампы. - Один-то у нее должен быть, это точно. Иначе она не сказала бы мне то, что сказала. Но я не вижу, кто это мог бы быть, хотя и перебрала всех... - Что же она тебе сказала? Он закурил сигарету и со стулом отодвинулся от стола. За два года их совместной жизни это был, без сомнения, первый случай, когда между ними возникла настоящая душевная близость. Было жарко, жар пылающих поленьев можно было пощупать. Приятно пахло приготовленной сельдью и горящим деревом. Снаружи доносился только однообразный рокот волн. И Одиль говорила, как она говорила в те времена, когда жила дома, как она говорила со своей сестрой, выкладывая все, что приходило в голову. - Она не сказала ничего определенного... О Париже... Я спросила ее, почему она не поедет туда со мной. Она была светлее, чем Мари, с фигурой одновременно более сформировавшейся, и более рыхлой, в чертах и выражении ее лица проглядывало больше неопределенности. - Что ты на меня так смотришь? - спросила она, смутившись при этом до того, что не знала, обратиться ли к нему на "ты" или следует говорить "вы". - Продолжай... - Ты не дашь мне сигарету? Она спросила, как ребенок, с таким очевидным желанием, что это выглядело даже трогательно. - Ты говорила, что Мари... - Ты по крайней мере не влюблен в нее? Думаю, тебе не на что рассчитывать... Я-то знаю свою сестру. Когда она что-то вобьет себе в голову! Мы называли ее Скрытницей, потому что никогда не знаешь, о чем она думает. |
