Меня, Ланн, очевидно могут любить только мальчики, безумно любившие мать и потерянные в мире, – это моя примета.

_____

Ланн! – Мне очень  тяжело. – Такое глубокое молчание. – Ася в обоих письмах ничего о нем не знает – не видала год. Последние письма были к Максу, в начале осени.

– Этого  я не люблю – смешно! – нет, очень люблю – просто и ласково, с благодарностью за молодость – бескорыстность – чистоту.

За то, что для него «товарищ» звучит как для С<ережи> – Царь, за то, что он, несмотря на «малиновую кровь» (благодаря ей!) погибнет. – Этот не будет прятаться.

– «И чтобы никто обо мне не жалел!» почти нагло.

– Ла́ннушка! (через мягкое L!) равнодушный собеседник моей души, умный и безумный Ланн! – Пожалейте меня за мою смутную жизнь!

Пишу Егорушку – страстно! – Потом где то вдалеке – Самозванец – потом – совсем в облаках – Жанна д'Арк.

Живу  этим, – даже не писаньем, – радугой в будущее! – Ланн, это мое первое письмо к Вам, жду тоже – первого.

Прощайте, мое привидение – видение – Ланн!

Аля – Евгению Ланну

          Москва, 22 го русск<ого>. января 1921 г. <2 февраля>        

Милый Евгений Львович! У нас есть знакомый – Борис. Русский богатырь. Вечно заспанное лицо. Большие черные глаза, упорный лоб, румянец – русский, лицо – луна, медвежьего роста. Один раз я сказала про его башмаки: – «Посмотрела наверх – подумала, что большевик, посмотрела вниз, поняла, что человек.» Черты лица, несмотря на румянец, тонкие. Если бы его сделали маленьким, лет 4 ех–5 ти ничего странного бы не было. – Дитя. – Деятельно занялся нашими окказиями. – М<арина> прочла ему Царь Девицу. Когда дело доходило до самой Ц<арь>Д<евицы>, он выдавался вперед, как будто бы там ему встречалось тысяча препятствий. Разгорался, как в тяжелой болезни, глаза горели как вымытый хрусталь. Волосы – лес. Безумно вдохновенен. Понимает всё. Говорит Г по деревенски (смесь Г с X). Ходит в рубашке с женским вырезом. Панталоны – юбка. Туалета своего не стыдится. Смех короткий, прерывающийся как кашель. Иногда, когда задумывается, лицо каменной статуи, на к<отор>ую дунула Вечность. Глаза его тогда смотрят через всё. Он великан, стыдящийся своих мускул. Сейчас вечер. М<арина> пишет Егорушку. Лампа тускло горит и режет глаза. Б<орис> недавно ушел. Он переписывал Царь Девицу под диктовку Марины. Наверное это письмо дойдет. Не решаюсь написать скоро , п<отому> ч<то> скорости  помеха – сов<етское> передвижение. Наверху играют одним пальцем солдаты. Их печальный интирницьинал доносится скрипом до ушей. – Много писем послано Асе с надеждой на почту или на человека. – Где то скребутся мыши, скрипят лестницы, растапливаются печки. – Мрачная тишина. –

_____

Милый Е<вгений> Л<ьвович>! Сейчас утро. Дописать вчера письмо не успела. Тихо шипит гаснущий огонь. Маринина папироса всё время поджигает волосы. (Дурная примета.) Вчера ночью Б<орис> переписывал Царь Девицу под диктовку (сон!)  Марины. Милый Б<орис>! Говорит чистой русской речью, сидя на диване, на к<отор>ом сидели когда то Вы. Поклон Вашей жене. М<ожет> б<ыть> мы уедем и тогда пришлем Вам прощальное письмо под названием «Последний день Трущобы».