Весь
двор, чрезвычайно довольный, греется у огня, искусно раздуваемого тетушками.
С напряженным вниманием все следят за Дюбарри, которая, сидя среди других
придворных дам, с плохо скрываемым бешенством видит, как эта маленькая
дерзкая блондинка оживленно, возможно даже нарочито оживленно, беседует с
другими, но стоит лишь ей, графине Дюбарри, попасть в поле зрения Марии
Антуанетты, как та сразу же поджимает свои несколько выпяченные габсбургские
губки и смотрит на сверкающую бриллиантами графиню как на пустое место,
смотрит, словно сквозь стекло.
В сущности Дюбарри не злой человек. Как настоящая женщина из народа,
она обладает всеми чертами, присущими людям ее сословия, известным
добродушием выскочки, дружеской приветливостью со всеми, кто к ней
доброжелателен. Из тщеславия она окажет услугу любому, кто ей польстит,
небрежно и щедро одарит всякого, кто ее об этом попросит; ее не назовешь
завистливой или недоброй. Но именно потому, что Дюбарри так быстро, сложными
путями выбралась из самых низов наверх, ей мало обладать властью - она
должна ею чувственно, осязаемо наслаждаться, она хочет греться в лучах
непристойного сияния, и, самое главное, она желает, чтобы это сияние
считалось пристойным. Сидеть в первом ряду среди придворных дам, носить
роскошнейшие платья, владеть лучшими бриллиантами, лучшей каретой, самыми
быстрыми рысаками - все это она без труда получает от безвольного, во всем
ей послушного любовника, ей ни в чем нет отказа. Но трагикомедия любой
незаконной власти (даже Наполеон не избегнет этого!) заключается в том,
чтобы добиться признания законной властью. Вот то, к чему так неотступно
стремится ее тщеславие. И, несмотря на то, что графиня Дюбарри окружена
сильными мира сего, избалована придворными, помимо всех уже исполненных
желаний она страстно хочет исполнения еще одного - чтобы дофина, первая дама
двора, признала ее, чтобы эрцгерцогиня из дома Габсбургов сердечно и
приветливо приняла ее. Но мало того, что эта petite rousse* (так в своей
бессильной ярости зовет она Марию Антуанетту), эта маленькая,
шестнадцатилетняя дурочка, которая еще и говорить-то прилично по-французски
не умеет, которая до сих пор не в состоянии справиться со смехотворной
малостью, не может заставить собственного мужа исполнять свои супружеские
обязанности, мало того, что эта невольная девственница все время поджимает
губы и игнорирует ее, мадам Дюбарри, на глазах всего двора - она
осмеливается еще совершенно открыто, бесстыдно насмехаться над нею, - над
нею, самой могущественной женщиной двора. И вот этого-то Дюбарри терпеть не
желает!
***
Право в этом принявшем гомерические формы споре о чине, о положении при
дворе, несомненно, на стороне Марии Антуанетты. |