|
И восклицали громким голосом, говоря: спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу! – Он что, наизусть его помнит, что ли? – удивленно шепчет Ник. Анна Петровна поворачивается к нему, прикрыв сухой ладонью пламя лучины. В мокрых от слез умиления глазах женщины отражаются огоньки. – Благодать какая! – восторженно говорит она. – Что бы мы без батюшки делали? Бог не оставил нас! Все хорошо будет… А Монах уже начинает новую молитву, которую громогласно объявляет покаянной: – Смута тяжкая над землей нашей. И мы, недостойные чада Божьи, обращаемся к нему: Господи Боже, Вседержитель, призри на нас, грешных и недостойных чад Твоих, согрешивших пред Тобою, прогневавших благость Твою, навлекших гнев Твой праведный на ны, падших во глубину греховную. Заварзин после этих слов скрипит зубами, резким движением гасит лучину и начинает пробираться к выходу. Ник провожает его удивленным взглядом. – Ты зриши, Господи, немощь нашу и скорбь душевную, веси растление умов и сердец наших, оскудение веры, отступление от заповедей Твоих, – ревет Монах. – Умножение нестроений семейных, разъединения и раздоры церковныя, Ты зриши печали и скорби наша, от болезней, гладов, потопления, западения и междоусобныя брани происходящыя. Но, Премилостивый и Человеколюбивый Господи, вразуми, настави и помилуй нас, недостойных. – Я, может быть, и недостойный, но эта… по-моему, эта молитва сейчас не в тему, – вздыхает Юсупов за спиной Ника. – Пойду-ка я тоже, пожалуй. Дел полным-полно… А Монах все читает и читает. Общинники внимают старинному напеву молитвы: – Исправи жизнь нашу греховную, утоли раздоры и нестроения, собери расточенныя, соедини разсеянныя, подаждь мир стране нашей и благоденствие, избави ю от тяжких бед и несчастий. Ник думает, что в сущности-то в молитве все правильно, а принять ее людям типа Заварзина или Вилена мешает то, что в церковных книгах зовется гордыней. Впрочем, его тоже царапнуло, с какой ловкостью Монах объявил аковцев слугами ада, выполнявшими волю врага рода человеческого. Ник вспоминает, что раньше он именовал людей Аслана «наши заступники» и «славные ратники Христовы». Монах выпевает финальные слова молитвы: – Всесвятый Владыко, просвети разум наш светом учения Евангельскаго, возгрей сердца наша теплотою благодати Твоея и направи я к деланию заповедей Твоих, да прославится в нас всесвятое и преславное имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и во веки веков. – Амии-и-и-инь… – многоголосо звучит отовсюду. – Второй шанс! – вдруг выкрикивает Монах так громко, что где-то в толпе от испуга начинает плакать ребенок. – Помните о втором шансе, братья и сестры! Идите и делами своими докажите, что достойны вы называться чадами господними и рабами его смиренными! ХалСовет в бывшем кабинете директора Цирка собрался. Тут у Бабая теперь приемная, все как положено, даже секретарша есть, пожилая, правда, такая тетка, некрасивая. Если бы я мэром был, я бы Энку вон в секретарши взял. Только она не пошла бы, конечно. Нафига ей это – сидеть, бумажки перебирать или там чай из малиновых листьев заваривать? Внизу, под кабинетом – госпиталь. И в нескольких комнатах на этом, втором этаже, тоже раненые лежат. Я больницы с детства не люблю – запахи всякие лекарственные, врачи в белых халатах, туда не ходи, сюда не смотри, таблетки, уколы и прочая фигня. Но это тогдашние больницы, а здесь, в госпитале, все вообще страшно. Вонь такая… Раненые стонут, кричат, один уже умер. Еще ночью был живой и здоровый, а сейчас вот вперед ногами его вынесли. Цапко сказал – обезболивающих у него нет, коагулянтов каких-то и кетгута, а без этого полостные ранения он лечить не сможет и даже аппендицит не удалит. Мне сразу плохо стало от таких слов. |
