Факел потрескивал, заливая пространство вокруг медовым светом.

Хорошо было идти Бадяге. Все внутри него напружинилось в ожидании дела опасного. Хотелось ему к тому же искупить перед Владигором свою вину, и думал он весело:

«Ну вот, схожу я, значит, во дворец, все разузнаю, посчитаю, сколько там борейцев, где они стоят, и быстренько назад. А потом…»

И Бадяга представлял, как ночью проберутся они во дворец, как нападут на спящих, как станут крошить врагов коварных, словно капусту, не жалея, как Владигор займет престол князей ладорских, а он, Бадяга, будет воеводой. С ухмылкой подумал и об обещанной Владигором награде, с удовольствием подумал, решил, что надо бы потом и женой обзавестись.

Но чем дальше шел Бадяга по подземному ходу, тем мрачнее становился. Уже не о награде думал, не о женитьбе, а о том, что разведка его весьма опасна.

«Ну, — думал, — выйду я из конюшни, и если там меня не словят конюхи, выйду, значит, на подворье и тут же, как карась в мережу, в руки борейцев да и попаду. „Кто, — скажут мне, — такой?“ Я, конечно, отвечу, как Владигор велел, но они мне не поверят, в застенок поведут, обыщут, кинжал найдут, станут пятки каленым железом жечь, кожу со спины сдирать, ногти вырывать. Знаю я их повадки волчьи…»

Как представил Бадяга картину возможных своих мучений, так потом покрылся, ноги заплетаться стали, отяжелели, будто гири к ним подвесили. Остановился, прислонился к холодной стене, дальше идти не хотелось. Вдруг видит, что на расстоянии десяти шагов, там, куда свет факела еще достигал еле-еле, замаячила фигура, пока вся черная.

Хоть и не был Бадяга трусом, но, никого не чая здесь встретить, да еще мыслями подогретый своими, так вдруг испугался, что замер на месте ни жив ни мертв. Человек же ближе подошел, тут уж свет факела открыл Бадяге его лицо, и то удивило воина, что было лицо подошедшего на кого-то похоже сильно: широкое, скуластое, со щек и подбородка на грудь длинная борода свисает. Шапка-колпак на нем, на плечах — кожушок крестьянский. Но глядел незнакомец на Бадягу с лаской, с любовью даже, миролюбиво по плечу его похлопал, улыбнулся и заговорил, и едва услышал Бадяга звук его речи, как одно с другим соединилось в голове его и чуть не рухнул в беспамятстве Бадяга, потому что хлопал по плечу и говорил с ним человек, на него самого похожий, как похожи друг на друга два лесных ореха.

— Ну, Бадяжка, горемыка, здравствуй!

— 3… з… здрав… ствуй, — пролепетал Бадяга.

— В далекий, вижу, путь собрался! — бодро говорил похожий на него мужик. — Мешок, гляжу, за плечи повесил, кожух надел бараний. Ой не замерзнешь! Токмо от другой беды сильно можешь пострадать. Не знаешь разве, что Крас-колдун во дворце живет, который сквозь землю видеть может? Он-то и послал меня, чтоб я сказал тебе: шел бы ты назад, Бадяга!

— Да как же… я… пойду? Там ведь… Владигор…

— Так и что ж, что Владигор? — с хохотком сказал мужик. — Ты ли не свободный человек? Зачем же ярмо на шею себе надел? Вот вылезешь ты в конюшне, а там уж ждут тебя. Только голову высунешь свою дурную, как тут же ее отрубят, и покатится она по конскому дерьму, коль сама дерьмом набита, а не умными мозгами. Иди назад, Бадяга! Владигору скажешь, что, как ни бился, заслонку, наверх ведущую, не сумел открыть, сил не хватило. Ну пожурит он тебя, да и отстанет.

Задумался Бадяга: такой находчивый ответ ему в голову не приходил.

— А и впрямь… — сказал он и заулыбался широко, счастливо.

— Впрямь, впрямь! — кивал ему мужик. — Возвращайся, браток, откуда пришел, целее будешь!

И уж хотел было, поблагодарив близнеца своего, идти назад Бадяга, но вдруг очень ему стыдно стало.