Ее величественная матушка бестрепетной рукой вручила мне ключи:

– Открывай.

– А если бабка просто погулять пошла? – трепыхнулась еще Маринка.

– А если она помирает там?! – парировала Элина Абрамовна и похлопала трусоватую дочь по плечу. – Спокойно, Маруся, вообще-то именно на такой случай Светлана и дала нам ключи… Желтый от верхнего, белый от среднего, черный от нижнего, – объяснила она мне, видя, что я не могу разобраться с ключами.

Торопясь, немузыкально бренча и впопыхах царапая металлом краску на двери, я открыла замки – верхний желтым, средний белым, нижний черным, – толкнула дверь и позвала:

– Светлана Петровна! Ау, вы дома?

Она была дома.

Лежала на диване – очень неловко и неудобно: ноги на полу, тело на боку, одна рука свесилась, словно догоняя упавшую и откатившуюся шариковую ручку. Очки почти свалились и висели на одной дужке, придавленный грудью журнал со скандвордом в порыве ветра от распахнутой входной двери трепетал и шуршал страницами, как рассерженное насекомое.

– А ну разошлись! – прикрикнула на нас с Маринкой великолепная Элина Абрамовна, поскольку мы снова замерли в нерешительности, как совсем недавно над телом Косоногова в квартире Ребровых.

Надо как-то привыкать, что ли. Менять реакцию на подобные находки.

Мы расступились, Элина Абрамовна подошла к дивану, присела, подобрав полы халата, перед бабкой и приложила два пальца к ее морщинистой шее.

Мы затаили дыхание.

– Вж-ж-ж-ж? – отчетливо вопросительно прожужжал журнал.

– Ну чего встали? Живая она! «Скорую» вызывайте! – скомандовала Элина Абрамовна и встала, выдернув из-под живой (а с виду и не скажешь!) бабки источник нервирующего звука – журнал со сканвордом.

Разбудил меня телефон. Кого за это благодарить, я не посмотрела, а голос в трубке не узнала и даже напугалась:

– Ой, кто это?!

– Да я это, я, Лазарчук. – Хрипы в трубке с трудом складывались в осмысленные слова. – Прости, что так рано, но мне срочно нужна помощь друга.

– Что у тебя с голосом, Сережа? Стекловаты наелся? – Я села в постели.

– Вот! Потому и звоню. Не перебивай, мне разговаривать трудно. Напомни, что принимать от горла – стрептоцид или стрептомицин?

– Стрепсилс, Лазарчук! Стрептоцид – для лечения гнойных ран и инфицированных ожогов, а стрептомицин – антибиотик, когда-то от туберкулеза и чумы применялся.

– Зачем же их так похоже назвали? – возмутился полковник.

– Тайны нейминга. – Я пожала плечами. – А ты что, предрассветной порой решил навести порядок в домашней аптечке?

– У меня горло болит, – пожаловался Лазарчук.

– Бедненький, – сказала я язвительно. – А не надо было холодное пиво в себя заливать, как бензин в бак: литрами!

– Они заливали, а я чем хуже?!

– Они начали с домашнего лимонада со льдом, подготовили горло, а ты пришел с жары, распаренный – и давай хлестать холодное, как лошадь Мюнхгаузена! – Я вздохнула. – Стрепсилс-то у тебя в аптечке есть? Такие большие круглые леденцы?

– Угумн. – Похоже, полковник нашел леденцы и закинулся ими.

– Жениться тебе надо, Сереженька, – посоветовала я.

– Опять?! – ужаснулся старый друг.

– И снова! Жена бы и в аптечке порядок навела, и чаю бы тебе сейчас сделала, кстати, пей не горячий, а теплый, но побольше, и поесть бы приготовила, и бумагу с ручкой поднесла.