– А одежда?! – Седнева еще не закончила жаловаться на сына и его гостей. – Я ж ему специально к празднику и шорты, и футболку, и носки, и трусы – новое, белоснежное! Было. – Она вздохнула и понурилась. – Пришлось все это, даже кеды, в тазу с отбеливателем замочить, после обычной стирки пятна не сошли, только побледнели…

– Это их Светлана Петровна бомбанула чем-то ядреным, – с удовольствием объяснил дядя Боря. – Шарахнула сверху, как шрапнелью, чтобы не шумели во дворе.

– Чем, интересно? – пробормотала Седнева. – По цвету на пейнтбольные кляксы похоже.

– Да вишней же! – уверенно сказала Маринка. – Бабусю кто-то угостил, у нее на двери пакет висел, ты же видела. – Она кивнула мне.

– Что? Вишней?!

В моей голове вспышками стробоскопа одна за другой коротко высветились отдельные картинки: вишня в пакете на ручке двери, бурые кляксы на асфальте двора, дохлые птицы с клювами в чем-то красном, мертвый дворовый кот.

– Мара, за мной! – Я снова глянула на пустой балкон бабки Плужниковой и побежала к подъезду.

Лосева догнала меня на втором этаже. Перепрыгивая через две ступеньки, она выдохнула:

– Что… еще… страшное… у нас… стряслось?

– Боюсь, то же самое. – Я выскочила на верхнюю площадку лестницы, согнулась и уперлась руками в колени, спеша отдышаться.

– Еще кто-то, как Верка, мусор не сортирует?! – У управдомши было свое представление о страшном.

– Нет! Еще кто-то, как Золотухин и Косоногов, того! – Я подошла к двери Плужниковой, уже не украшенной плодово-ягодными дарами, и одной рукой придавила кнопку звонка, а другой заколотила в дверь.

– Ты с ума сошла, так стучать и трезвонить! Бабуся помрет с перепугу! – Лосева моего намека не поняла.

– Мара! – Я оглянулась на нее, не прекращая звонить. – Я боюсь, что бабуся УЖЕ померла!

– Да с чего бы это?! – Маринка искренне удивилась.

Мне, впрочем, тоже прежде всегда казалось, что бабка Плужникова как неотъемлемый элемент нашего старого дома будет жить вечно. Или, по крайней мере, до тех пор, пока здание не снесут по причине ветхости или какой-нибудь городской реконструкции.

– А с того, что ее угостили вишенками, поклевав которые сдохли птички, сожрав одну из коих, помер котик! – объяснила я.

– Это не мы! Мы ей только яблоки дали, вишню кто-то другой, вот честное слово! – Паникерша Маринка успела подумать, что в отравлении старушки обвинят ее ближайших соседей Лосевых.

Вот, кстати!

– Мара, не держишь ли ты по-соседски запасные ключи бабы Светы? – спросила я, оторвав наконец палец от кнопки.

– Держу, а что? Она сама дала, ты не подумай…

– Мара! Потом будем думать, ключи тащи!

– Вот они, – побренчала увесистой связкой холеная рука.

Увлеченная штурмом двери, я и не заметила, как на площадке появилась Маринкина матушка Элина Абрамовна – в роскошном атласном халате с райскими птицами и в бигуди под чепцом. Из-за ее плеча выглядывал обеспокоенный Семен с веточкой петрушки в зубах. Поймав мой взгляд, он торопливо втянул траву внутрь, чавкнул и спросил:

– Что тут происходит?

– Может, лучше вызовем полицию? – струхнула управдомша.

Ее величественная матушка бестрепетной рукой вручила мне ключи:

– Открывай.