– А бумагу зачем? – не понял Лазарчук.

– Завещание писать! Ты же, судя по голосу, помирать собрался? Еще бы, горло заболело – всё, кранты тебе!

– Не язви, – попросил больной.

Но то ли мои колкости, то ли леденцы помогли – полковник перестал хрипеть, как умирающий, и даже разговорился:

– Про завещание я еще не думал… почти. Да это нынче и не модно – предсмертные записки калякать, сейчас даже суицидники свои прощальные слова не пишут, а наговаривают и отправляют голосовыми сообщениями… благодаря чему, кстати, многих успевают спасти. Да что там далеко ходить, твой сосед, который с зубом…

Лазарчук осекся, но я не дала ему отмолчаться:

– Золотухин? А что с ним?

– Ну ладно, дело закрыто за отсутствием состава преступления, так что можно уже и сказать, – разрешил себе полковник. – Он, Золотухин ваш, тоже объяснялку на свой телефон наговорил!

– Какую еще объяснялку?

– Ну такую: сознавая грозящие мне опасности, у меня нашелся способ безболезненно уйти из жизни в любой момент.

– Нельзя так говорить, это речевая ошибка, – машинально поправила я. – Можно так: сознавая грозящие мне опасности, я нашел способ уйти из жизни в любой момент.

– Как скажешь, тебе виднее. – Серега не стал спорить.

– Это он про свой ядовитый зуб? – уточнила я.

– Угумн.

– Ты что, уже второй леденец взял? Не части, их нужно принимать с интервалом в пару часов, – предупредила я. – Слушай, а эту объяснялку точно Золотухин наговорил? Сам, своим собственным голосом?

– Несомненно. – Полковник зевнул. – Ладно, спасибо за экспресс-консультацию и спокойной ночи.

Но снова спокойно уснуть у меня не получилось. В голове растревоженной мышкой шуршала и скреблась какая-то смутная мысль, кажется, ассоциирующаяся с Золотухиным и зубами. Я попыталась ее выловить, но не преуспела и махнула рукой: ладно, созреет – сама вылезет!

Второй интересный телефонный разговор в тот день состоялся ближе к обеду. Позвонила Лосева. Накануне мы с ней расстались примерно в два часа ночи: «Скорая», вопреки названию, прибыла по вызову без спешки, а мы с Маринкой, дожидаясь ее, стерегли беспробудно спящую бабку Плужникову. Опасались, что та все-таки отойдет в мир иной, но нет, старушка оказалась из тех людей, которые крепче гвоздей.

– Светлана Петровна снотворного перебрала, – сообщила мне Маринка.

Все-таки хорошо быть управдомом: как официальное лицо Лосева смогла добыть кое-какую информацию. Кому-то другому врачи вообще ничего не сказали бы – разве что родственникам, но их у Светланы Петровны нет.

– У нее были проблемы со сном? – удивилась я.

– Да уж наверное, если она днем и ночью на балконе сидела, – рассудила Маринка.

– Но я не видела в квартире никакого снотворного! Ни таблеток в аптечке, ни пустого блистера в мусорном ведре.

Я не повторила ошибку, совершенную в квартире Ребровых, и в жилище бабки Плужниковой осмотрелась как следует.

– Так ведь она весь свой мусор с балкона бросала! – напомнила Маринка. – Может, и блистер из-под снотворного туда выбросила, а Герасим подметал во дворе – и убрал всё. Так что твоя версия, будто бабку угостили отравленными вишнями, не подтвердилась.

– В вишни могли вколоть снотворное, – уперлась я. – И бабке очень повезло, что она съела совсем немного, основную часть угощения высыпала на Ромку Седнева и его гостей.

– Ой, да зачем кому-то бабку усыплять, не настолько она вредная, – отмахнулась управдомша.