Бансабира взяла в руку один из женских нагрудников. Повертела в руке, разглядывая с сомнением.

– Штука мало практичная, – заявила она старшему кузнецу и, подняв доспех на уровень глаз, развернула передом к мастеру. Указала кивком головы на ложбинку между выкованными надгрудиями:

– Это для кого то из бойцов?

– О, – кузнец, дав знак подмастерью продолжать, отвлекся, отер руки, распрямился. – Это по заказу госпожи Ниильтах делаем.

Бансабира посмотрела на кирасу еще раз – внимательно, придирчиво. Потом прицокнула и заключила:

– Абсолютная бессмыслица. Один точный удар в ложбинку – и делов то. Смерть гарантирована.

– Мы пробовали объяснить это госпоже, но…

Бансабира не дослушала, легко перебросив доспех его автору:

– Сделай что нибудь более цельное и закрытое на мой размер. И чтобы никаких эти кованных титек.

Кузнец с трудом сдержал улыбку, зато за его стеной подмастерья дружно прыснули то в сжатые губы, то в кулаки, то просто. А потом кузнец вдруг посерьезнел: он знал Мать Севера с её первого прозвища среди пурпурных.

– Я правильно вас услышал, тану?

Бансабира величаво выгнула бровь, смотря немного свысока и при этом усмехаясь:

– Я не молодею, – развела танша руками с видом, будто то, что она сказала, так очевидно, в самом же деле.

Но кузнец не торопился. Он переводил глаза с доспеха в руках на таншу и обратно.

– За двенадцать лет я не сделал для вас ни одного нагрудника.

– Ну, зато теперь у тебя есть все шансы узнать, какова в обхвате моя грудь, – посмеялась Бану, однако кузнец видел в зеленых глазах скорее решимость, чем веселье.

Он постарался не выдавать, что отлично понимает состояние танши, и поддержал шутливый тон:

– Посмотрю, что осталось из руды. Подберу, конечно, получше, но обещать не стану, – оскалился кузнец.

Бансабира качнула головой – бывай! – и ушла к себе. Кузнец до конца дня ходил сам не свой, свалил на помощников работу и был угрюм.

Бансабира в тот день не разговаривала даже с Сагромахом, до ночи просидев на одной из лоджий. Чем дольше отрицаешь очевидное, тем больше страдаешь от последствий, которые отказывался видеть.

Вскоре доспех из самой высококачественной мирассийской стали был исполнен и уплотнен. При этом за счет того, что передник – выровненный, как мужской, лишь с небольшой покатостью на уровне верхних и средних ребер – был выделан из редкого мирассийского металла особенной прочности, кираса оказывалась на удивление легкой.

Маатхас, наблюдая, как жена в спальне в доспехе рассматривает себя в серебряном зеркале, приобнял Бансабиру со спины, прижимаясь и согреваясь о тепло драгоценной женщины. Плотнее сжал кольцо рук, чмокнул Бану в волосы, неотрывно глядя в отражающую поверхность.

– Ты приноровишься, – заметил Маатхас.

Бансабира усмехнулась: едва ли.

– Это на особый лад подчеркивает титул защитницы и Матери Севера, – с тихой торжественностью шепнул мужчина.

Однако Бансабира вопреки его настрою устало отвела глаза:

– Нет, это означает, что теперь я ничего не стою.

Сагромах сжал до ломоты в костях, встряхнул:

– Не смей даже думать! – он рассердился.

Бану сморгнула непролитые слезы.

– Хорошо, тогда это, – кивнула в сторону зеркала, – означает, что отныне мое место не в авангарде, а во главе орды. И теперь мой щит – не изворотливость, а сила моего мужчины.

– Ну, тогда, – Сагромах немного ослабил хватку, положил подбородок женщине на плечо, чуть для этого приседая, – я рад, что все к этому пришло. А то тебя просишь, просишь, а ты все время сама при ножах, и близко не даешь позаботиться.