Теперь у Гора на руках было доказательство рукоблудия любимой ученицы. Нельзя, нельзя посягать на чужое такими длинными и грязными руками, думал Гор, и надеяться, что эти руки останутся при тебе. Если Таммузу хватит ума, то он, когда придет срок, не станет игнорировать советника и казначея, и, в отличие от Алая, не будет обвинять в излишней активности воображения.

А пока…

Гор глубоко глубоко вздохнул. Чтобы однажды поставить Таммуза в известность о случившемся в его народе произволе, нужно немного подготовить почву. В конце концов, кто ж из селян засевает сразу в снег?

Нет нет, ловко пользоваться случаем в военном деле всегда означает заведомо обдурить остальных в том, что это – случай. Все, что происходит легко и будто по волшебству, складывается гладко и будто само собой, всегда – чей то давно продуманный замысел и подготовленный план.

Но он не всегда очевиден.

Гор столь же аккуратно, как прежде, сложил пергамент строго по линиям загибов, убрал во внутренний карман. Помнится, Джайя терпеть не могла Бану, и помнится, Джайя всерьез стонала от удовольствия в его руках. Чем не повод начать?

* * *

Когда письмо с приветом Гора и его идеями достигло Джайи, весть о смерти аданийского царя Салмана Салина уже облетала Этан.

* * *

Джайя вглядывалась в строки, написанные рукой, давно забытой по почерку, но все еще вспоминаемой по прикосновениям. Змей, кажется, понял, какую ужасную совершил ошибку, убедив по приказу Алая Бану Яввуз подписать её брачный договор с Кхассавом. Едва ли, конечно, Змей сейчас бескорыстен. Но выслушать или вычитать его предложение стоило бы. В конце концов, именно в его объятиях она когда то нашла утешение, а первая любовь, Замман Атор, первый жених и поверенный отца, приучил Джайю привязываться к умным мужчинам.

Стало быть, у Тиглата есть план. Он каялся за поступок с Бану – что позволил ей увезти Джайю с родины и так бессовестно обходиться с дочерью царя. Да да, писал Змей, разумеется, он не мог оставить Джайю без присмотра после всего, что между ними произошло когда то, и потому в Ясе, в том числе и в Гавани Теней, немало его, Тиглата, осведомителей. Чтобы, когда ситуация повернется совсем неожиданно, он мог как то принять в ней участие и, если потребуется, защитить царевну Далхор.

Джайю разбирали противоречивые чувства, но обида в душе на северную танша скопилась немалая. Она цвела, зрела, плодоносила и умножалась – эта обида – и за столь продолжительный срок превратилась в древо неугасимой, неопалимой ненависти. А раз так….

– Минт, – позвала она служанку.

– Раману, – поклонилась молодая женщина.

– Принеси мне в спальню свежих чернил. А когда закончу, лично отправишь письмо в Орс. Оно крайне важное.

– Слушаюсь, Светлейшая, – женщина присела в глубоком поклоне.

* * *

Бансабира стояла у ограждения высокой крепостной стены Лазурного чертога, венчающей донжон. Сагромах обнимал женщину со спины, как обычно, и из за её плеча смотрел в ту же даль, что и Бану. Так, прижимаясь к ней тесно тесно, Сагромах всегда мог чувствовать потрясающий до основания сердца запах женщины, которой посвятил всего себя.

Минувшим летом ему перевалило за сорок семь лет, и, вспоминая самое начало их отношений, Маатхас мог с уверенностью сказать, что отдал Бансабире добротную треть своей жизни.