|
Где-то далеко впереди тускло мелькают огни города... -- Господи -- помилуй! -- прошептала мать, вздрогнув от страха... VII Дни скользили один за другим, как бусы четок, слагаясь в недели, месяцы. Каждую субботу к Павлу приходили товарищи, каждое собрание являлось ступенью длинной пологой лестницы, -- она вела куда-то вдаль, медленно поднимая людей. Появлялись новые люди. В маленькой комнате Власовых становилось тесно и душно. Приходила Наташа, иззябшая, усталая, но всегда неисчерпаемо веселая и живая. Мать связала ей чулки и сама надела на маленькие ноги. Наташа сначала смеялась, а потом вдруг замолчала, задумалась и тихонько сказала: -- У меня няня была, -- тоже удивительно добрая! Как странно, Пелагея Ниловна, -- рабочий народ живет такой трудной, такой обидной жизнью, а ведь у него больше сердца, больше доброты, чем у тех! И махнула рукой, указывая куда-то вдаль, очень далеко от нее. -- Вот какая вы! -- сказала Власова. -- Родителей лишились и всего, -- она не умела докончить своей мысли, вздохнула и замолчала, глядя в лицо Наташи, чувствуя к ней благодарность за что-то. Она сидела на полу перед ней, а девушка задумчиво улыбалась, наклонив голову. -- Родителей лишилась? -- повторила она. -- Это -- ничего! Отец у меня такой грубый, брат тоже. И -- пьяница. Старшая сестра -- несчастная... Вышла замуж за человека много старше ее. Очень богатый, скучный, жадный. Маму -- жалко! Она у меня простая, как вы. Маленькая такая, точно мышка, так же быстро бегает и всех боится. Иногда -- так хочется видеть ее... -- Бедная вы моя! -- грустно качая головой, сказала мать. Девушка быстро вскинула голову и протянула руку, как бы отталкивая что-то. -- О нет! Я порой чувствую такую радость, такое счастье! У нее побледнело лицо и синие глаза ярко вспыхнули. Положив руки на плечи матери, она глубоким голосом сказала тихо и внушительно: -- Если бы вы знали... если бы вы поняли, какое великое дело делаем мы!.. Что-то близкое зависти коснулось сердца Власовой. Поднимаясь с пола, она грустно проговорила: -- Стара уж я для этого, неграмотна... ...Павел говорил все чаще, больше, все горячее спорил и -- худел. Матери казалось, что когда он говорит с Наташей или смотрит на нее, -- его строгие глаза блестят мягче, голос звучит ласковее и весь он становится проще. "Дай господи!" -- думала она. И улыбалась. Всегда на собраниях, чуть только споры начинали принимать слишком горячий и бурный характер, вставая хохол и, раскачиваясь, точно язык колокола, говорил своим звучным, гудящим голосом что-то простое и доброе, отчего все становились спокойнее и серьезнее. Весовщиков постоянно угрюмо торопил всех куда-то, он и рыжий, которого звали Самойлов, первые начинали все споры. С ними соглашался круглоголовый, белобрысый, точно вымытый щелоком, Иван Букин. Яков Сомов, гладкий и чистый, говорил мало, тихим, серьезным голосом, он и большелобый Федя Мазин всегда стояли в спорах на стороне Павла и хохла. Иногда вместо Наташи являлся из города Николай Иванович, человек в очках, с маленькой светлой бородкой, уроженец какой-то дальней губернии, -- он говорил особенным -- на "о" -- говорком. |
