|
Но когда я узнал, что на свете есть правда, -- люди стали лучше!.. Он снова улыбнулся и продолжал: -- Сам не понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать -- начал ненавидеть, которых за подлость, которых -- не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, -- жалко всех, что ли? Не могу понять, но сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей... Он замолчал, точно прислушиваясь к чему-то в себе, потом негромко и вдумчиво сказал: -- Вот как дышит правда! Она взглянула на него и тихо молвила: -- Опасно ты переменился, о, господи! Когда он лег и уснул, мать осторожно встала со своей постели и тихо подошла к нему. Павел лежал кверху грудью, и на белой подушке четко рисовалось его смуглое, упрямое и строгое лицо. Прижав руки к груди, мать, босая и в одной рубашке, стояла у его постели, губы ее беззвучно двигались, а из глаз медленно и ровно одна за другой текли большие мутные слезы. V И снова они стали жить молча, далекие и близкие друг другу. Однажды среди недели, в праздник, Павел, уходя из дома, сказал матери: -- В субботу у меня будут гости из города. -- Из города? -- повторила мать и -- вдруг -- всхлипнула. -- Ну, о чем, мамаша? -- недовольно воскликнул Павел. Она, утирая лицо фартуком, ответила вздыхая: -- Не знаю, -- так уж... -- Боишься? -- Боюсь! -- созналась она. Он наклонился к ее лицу и сердито -- точно его отец -- проговорил: -- От страха все мы и пропадаем! А те, кто командуют нами, пользуются нашим страхом и еще больше запугивают нас. Мать тоскливо взвыла: -- Не сердись! Как мне не бояться! Всю жизнь в страхе жила, -- вся душа обросла страхом! Негромко и мягче он сказал: -- Ты прости меня, -- иначе нельзя! И ушел. Три дня у нее дрожало сердце, замирая каждый раз, как она вспоминала, что в дом придут какие-то чужие люди, страшные. Это они указали сыну дорогу, по которой он идет... В субботу, вечером, Павел пришел с фабрики, умылся, переоделся и, снова уходя куда-то, сказал, не глядя на мать: -- Придут, -- скажи, что я сейчас ворочусь. И, пожалуйста, не бойся... Она бессильно опустилась на лавку. Сын хмуро взглянул на нее и предложил: -- Может быть, ты... уйдешь куда-нибудь? Это ее обидело. Отрицательно качнув головой, она сказала: -- Нет. Зачем же? Был конец ноября. Днем на мерзлую землю выпал сухой мелкий снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя на дверь, ждала... Ей казалось, что во тьме со всех сторон к дому осторожно крадутся, согнувшись и оглядываясь по сторонам, люди, странно одетые, недобрые. |
