От ярости, душившей его, не осталось и следа. На нее попросту не осталось сил.
Пока он лежал, пытаясь отдышаться, рыбак отпихнул лодку от берега, зашел, продолжая ее толкать, в воду и, лишь когда та дошла ему до пояса, одним быстрым движением перебросил тело через борт.
Старик сидел на веслах, пока они отошли достаточно далеко от берега, чтобы поставить парус. Едва серый кусок материи наполнился ветром, лодка рванулась вперед.
Все это время Рафи лежал на носу лодки среди каких‑то снастей. Он уже давно отдышался и лежал просто потому, что не знал, что ему делать. Старик молчал и, видимо, прекрасно управлялся с лодкой без посторонней помощи. Так что юноше не оставалось ничего другого, как лежать и прислушиваться к тому, как плещется за бортом, в нескольких дюймах от него, морская вода.
Они долго плыли навстречу солнцу. Оба молчали. Рафи гадал, зачем он понадобился старику. О чем думал сам рыбак, Рафи, конечно же, не знал. Так в полном молчании прошел примерно час. Рафи подумал, что, наверное, берег уже скрылся из виду и теперь их окружает только море. Бесстрастное, безмолвное море. Тоже, если вдуматься, совершенно другой мир.
Рыбак начал готовить снасти. И тут он обошелся без помощи Рафи. Юноша лишь отодвинулся чуть в сторону, чтобы не мешать старику.
Когда солнце доползло до зенита и начало скатываться вниз, к западу, старик прервал ловлю. Они немного поели. Потом рыбак закурил свою трубочку и привалился спиной к мачте. Лодка медленно дрейфовала, подчиняясь воле волн. Рафи подумал, что сейчас самое время задать пару вопросов старику.
– Зачем ты взял меня с собой? – спросил он.
– Тебе нравится море? – вопросом на вопрос ответил старый рыбак.
– Откуда мне знать? Я никогда его не видел. Я рос среди гор. А путешествовать начал, уже когда ослеп.
– Ну а сейчас? Посмотри вокруг. Неужели оно не прекрасно?
– Эй, ты смеешься надо мной? Я же тебе сказал, что не могу видеть.
– Я тебе не верю.
– Это твое дело. Можешь не верить, только не задавай мне глупых вопросов.
Рафи поймал себя на том, что не сердится на этого старого рыбака. То ли устал это делать, то ли так на него подействовало окружавшее их ярко‑синее безмолвие…
Ярко‑синее? Рафи провел рукой по лбу. Откуда он взял, что море сейчас ярко‑синее? Он знал это. Но откуда? Кто ему рассказывал, каким бывает море ясным днем в конце лета?
– Я бы не задавал глупых вопросов, если бы ты не давал глупых ответов. Впрочем, это твое дело. Нравится думать, что слепой, – думай.
– Что ты такое говоришь? Как я могу думать иначе, если я действительно не вижу?
– А зачем тебе понадобилось слепнуть? Не мог придумать ничего умнее, чтобы не убивать быков?
– Что? – у Рафи закружилась голова.
Откуда старик знает о его прошлой жизни? Ведь он ничего не говорил ни ему, ни его жене… К Рафи вновь вернулась уверенность в том, что все здесь далеко не так просто, как казалось на первый взгляд. На всякий случай, чтобы лишний раз убедиться в реальности происходящего, он перегнулся через борт и опустил руку в воду. Вода была прохладной и мокрой. По‑настоящему мокрой. Такой, какой и должна быть вода. Мокрее некуда. У лодки она не казалась ярко‑синей. Она была…
Светло‑бирюзовой. Чуть мутной из‑за цветущих водорослей.
Рафи испуганно отпрянул и завертел головой. Нет. Вокруг была чернота. Но перед внутренним взором была ясная картина – его собственная рука, преломленная водой.
Сердце бешено заколотилось. Здесь было какое‑то колдовство. Абсолютно точно. Колдовство. И проделал все этот старик, сидящий на корме лодки.
– Ты так не дергайся, – спокойно сказал рыбак. – А то перевернемся. До берега отсюда далековато. |