— Здесь у меня кассовый журнал, — пояснил он Шумилову, хлопнув ладошкой по книге, — заодно и с должниками поговорю.

Они поднялись наверх, на четвертый этаж, туда, где находились самые дешевые квартиры. Варнавский проследовал до нужной двери, позвонил, попутно объяснив Шумилову, что комната уже сдана повторно, но сие помехи не составит, и, когда ему открыли, вошёл внутрь.

Шумилов проследовал за ним, прямиком направляясь к одному из двух окон, бывших в этой комнате. Цветков было всего два: фикус и кактус. Первый, высотой почти два аршина, сидел в довольно вместительной деревянной кадке, стоявшей подле окна, а второй — в небольшом горшочке на подоконнике.

Шумилов извлек из кармана заранее приготовленную пилку для ногтей и быстро воткнул её в мягкий грунт. Раздался отчетливый звук царапания металла по металлу. Шумилов разгреб пальцами землю и вытащил из кадки жестяную круглую коробку из-под конфет.

Стряхнув с нее землю, он аккуратно открыл крышку. Внутри лежали какие-то финансовые документы, Шумилов моментально это определил на глаз, поскольку написаны они были на самой дорогой гербовой бумаге с акцизным сбором ассигнационный рубль с листа. Он развернул самый верхний лист. Это был правильно заполненный вексель на предъявителя на сумму 500 рублей, выданный неким «Горголи Александром И.». «Неужели сынок генерала Горголи, товарища министра, члена совета по путям сообщений? — удивился Шумилов. — Молодец, Безак, каким векселишкой разжился!»

Внизу заполненной формы тянулся длинный ряд заверенных передаточных записей. Видимо, документ прошел через многие руки, прежде чем очутился в этом месте. Шумилов свернул бумагу и вместе с прочим содержимым жестяной коробки спрятал во внутренний карман собственного пиджака. После этого он закрыл жестянку.

Тут послышался встревоженный голос Варнавского, с немалым удивлением наблюдавшего за загадочными манипуляциями Алексея Ивановича:

— А что-то вы делаете, господин хороший?

— Ничего, — мрачно буркнул Шумилов. — Вам, батенька, видно, показалось…

— Нет-нет, не надо со мной так разговаривать! Я же все прекрасно вижу. Я хочу знать, имеете ли вы право… и нет ли нарушения законодательных установлений…

— Нарушений нет, — грубо перебил приказчика Шумилов, — хватит сотрясать воздух! Какие у вас вопросы ко мне?

— Я хочу знать… — Варнавский явно растерялся перед энергичным отпором Шумилова. — Кто вы вообще такой и какое имеете право забирать коробку, извлеченную из вверенного моему попечению цветка?

— Я юрист, работаю в государственном учреждении. Вот моя визитная карточка, — Шумилов протянул ее приказчику. — Коробка, извлеченная из этого фикуса, вам не принадлежит и потому…

— Она принадлежит мне! — раздался зычный, звенящий от гнева голос.

Шумилов и Варнавский обернулись к его обладателю. Им оказался высокий светловолосый мужчина с несколько отечным лицом, в расстегнутом черном пальто, наброшенном поверх помятой брючной пары. В правой руке он держал взведенный револьвер «Смит-Вессон» калибром 4,2 линии. Здоровая длинноствольная дура, производимая в России по американской лицензии, внушала уважение уже одним своим видом и почиталась лучшим оружием самозащиты. Пистолет был направлен в грудь Шумилову, что свидетельствовало о серьезности намерений его обладателя.

— Ми… хайл Михайлович… — промямлил приказчик, да так и заткнулся, не сказав ничего дельного.