|
Я молчал, не в силах что-либо сказать. – Нет, правда, – продолжала она. – Если честно, мне было с тобой очень приятно. Давно так не было. Поэтому приятно вдвойне. Хотелось верить, что все будет хорошо. Даже когда ты посадил меня не в тот поезд, я подумала: ну и ладно. Какая-нибудь ошибка, а ты... Она замолчала. Слезы капали на куртку, на ткани расплывались темные пятна. – Но когда поезд проехал Токийскую станцию, мне все стало противно. Я не хочу, чтобы со мной так обходились. Я не хочу видеть сны. Так долго она говорила впервые. А когда замолчала, между нами повисла долгая пауза. – Извини, я был не прав. Леденящий ночной ветер растрепал вечерний выпуск газеты и погнал ее на край платфор-мы. Моя соседка откинула намокшую от слез челку вбок и улыбнулась: – Ладно. Если разобраться, меня здесь быть не должно. Здесь – это где? В Японии или на блуждающей в мрачном космосе глыбе гранита – я не знал. Я молча взял ее руки и положил себе на колени, мягко прижав своими. Ладони у нее были теплые и влажные. От этого тепла растаяли какие-то давние воспоминания. И я решительно за-говорил: – Слушай, может нам попробовать начать все с начала. Действительно – я тебя почти не знаю. Но хочу узнать. И мне кажется, чем глубже я тебя узнаю, тем больше ты мне будешь нра-виться. Она не ответила ничего, и только ее пальцы едва шевельнулись в моих руках. – У нас должно все получиться, – сказал я. – Думаешь? – Пожалуй. Обещать не могу. Но постараюсь. Я хочу стать честнее. – А мне... что мне нужно делать? – Встретиться со мной завтра. Идет? Она молча кивнула. – Я позвоню. Она вытерла кончиками пальцев остатки слез, сунула обе руки в карманы и сказала: – Спасибо. И прости меня за все. – Тебе не за что извиняться. Ошибся ведь я. И мы расстались. Я остался сидеть на скамейке, вынул последнюю сигарету и выбросил опустевшую пачку в урну. Стрелки часов подбирались к полуночи. Я понял вторую ошибку, совершенную в ту ночь, лишь спустя девять часов. Очень глупая и роковая оплошность. Вместе с пустой сигаретной пачкой я выбросил в урну спички с номером ее телефона. Ни в рабочем журнале, ни в телефонном справочнике его не было. То была наша последняя встреча с ней. Она стала вторым китайцем в моей жизни. 4 Рассказ о третьем китайце Он, как я уже говорил, был моим школьным приятелем. Другом моего друга. Мы виделись несколько раз. В наших встречах не было ничего драматичного. Они не так случайны, как встреча Ливингстона и Стэнли , не так трагичны, как встреча генерала Ямасита и генерал-лейтенанта Персивала , не так триумфальны, как встреча Цезаря со Сфинксом, не так страстны, как встреча Гёте и Бетховена. Если и осмелюсь привести исторический пример (хотя впору усомниться в самой его исто-ричности), наиболее подойдет встреча двух солдат в одном из ожесточенных боев Тихоокеан-ской войны, о котором я когда-то читал в детском журнале. Один из солдат – японец, другой – американец. Отставшие от своих отрядов, они вдруг чуть ли не столкнулись лбами на поляне в джунглях. Вскидывать оружие времени не было, и они растерянно смотрели друг на друга, пока один из них (интересно, кто?) внезапно не поднял вверх два пальца – а это, как мы знаем, при-ветствие у бойскаутов. Так вот: второй ответил ему тем же, и они, так и не вскинув оружия, молча разошлись каждый в свою сторону. Мне исполнилось двадцать восемь. Шестой год после моей женитьбы. За это время я похо-ронил трех кошек. Испепелил несколько надежд, завернув несколького горестей в толстый сви-тер, предал их земле. И все это – в необъятном гигантском городе. Стоял морозный, словно окутанный тонкой пеленой декабрьский полдень. |
