Капитан вернул роту в общий строй, и они продолжили наступление.

К двум спасённым подскакал полковник Дженкинс:

— Вы кто такие, чёрт вас дери?

— Капитан Старбак… Легион Фальконера… Виргиния… — задыхаясь, выдавил из себя Натаниэль.

— Лассан. Поковник французской армии. Прибыл полюбоваться доброй дракой. — представился Лассан.

— Вы попали, куда надо, полковник. Что там, впереди нас?

— Я, вообще-то, нейтрален. Положение наблюдателя запрещает мне информировать вас о дислокации частей противной стороны, но мой спутник, если бы восстановил дыхание, сообщил бы, что впереди вас дожидаются два полка пехоты янки. Один — на поляне за следующей рощицей, а второй — метрах в четырёхстах дальше. Ещё дальше перекрёстка — их главный редут.

— Тогда нам лучше не терять темп, — заключил Дженкинс и повернулся к Старбаку, — Из плена дали дёру?

— В каком-то смысле, да.

— Значит, добро пожаловать домой, капитан!

Он отдыхал в сторону и рявкнул:

— Вперёд, ребята! Поддадим янки! Пусть катятся туда, откуда пришли! Вперёд!

Старбак оглянулся на место, где свинец южной пехоты остудил яростный натиск кавалерии янки. Взвод серомундирных застрельщиков добивал раненых лошадей. Выстрелы звучали глухо и плоско. Выжившие кавалеристы из дальней рощи, давясь бессильной злостью, смотрели, как карманы и седельные сумки их павших сослуживцев обшаривают южане. Двое серомундирников выволокли из-под лошади подполковника Торна, отобрали у него саблю с пистолетом, прошлись по карманам и пошли дальше, оставив его проклинать, на чём свет стоит, всю их родню до седьмого колена. В роще собрались не все пережившие залп конники. Натаниэль видел группу всадников, во весь опор скачущую из леска прочь от наступающей бригады южан. Среди конников Натаниэль опознал Джеймса, и чувство вины пронзило остро, как пуля.

— В чём дело? — спросил Лассан, увидев, как помрачнел Старбак.

— Мой брат.

— А. Ну, вы сыграли в игру. — резко сказал француз, — Вы выиграли, он проиграл, но вы оба живы-здоровы. Тысячам другим парней повезло сегодня гораздо меньше.

— Я не хотел ему повредить.

— Чем же вы ему повредили? Самое страшное наказание, которому его могут подвергнуть — с треском уволить из армии. Он вернётся к адвокатской практике и остаток жизни будет жаловаться приятелям на никудышного братца, втайне отчаянно вами гордясь и завидуя. Вы дерзнули сделать то, что в глубине души хочется сделать ему самому. Людям вроде него обязательно нужен брат вроде вас, иначе их жизнь пуста и бессобытийна. Моя мама не уставала повторять, что орлы — не гуси, парЯт по одиночке. — Лассан озорно подмигнул Натаниэлю, — Так что бросьте терзаться и лучше подыщите себе оружие. Здесь, как-никак, битва.

И Старбак послушался. Он вернулся под тот флаг, который выбрал сам ради битв, в которых следовало драться; ради виселицы, которой следовало избежать и ради друга, которого следовало предать. Натаниэль подобрал винтовку убитого, взял патроны и поискал глазами цель.

Подкрепления федералам, в конце концов, начали переправляться с северного берега вздутой после грозы реки. Наскоро отремонтированный мост под весом одного из полевых орудий развалился, лишь каким-то чудом никто не пострадал и даже пушку удалось, до крови исхлестав несчастных лошадей, выволочь из воды на берег.

МакКлеллан находился в постели, ничего не соображая от хинина, мёда и бренди. Его доктор, впрочем, уверял, что генералу известно о начавшейся битве, но принять командование он сейчас не в состоянии. Возможно, завтра «юный Наполеон» соберёт в кулак свою железную волю и поведёт полки к победе, однако до того исторического, вне всякого сомнения, момента войскам придётся обходиться без его гения.