– Вот как? А интересы всех этих рабочих, которые мы должны защищать?

– Марк, мы должны видеть картину в целом и мыслить глобально, понимаешь? – Ратледжа начал раздражать этот биржевой маклер.

– Клиффи, большая картина состоит из множества маленьких. Тебе следует вернуться в зал и спросить их, хотят ли они продавать нам свои товары. Потому что если хотят, то тогда им придётся согласиться с нашими условиями. Ведь они нуждаются в нас намного больше, чем мы нуждаемся в них.

– Так нельзя говорить с великой державой.

– А мы – великая держава?

– Да, самая великая, – подтвердил Ратледж.

– Тогда почему они так разговаривают с нами?

– Марк, это моя работа, ты приехал сюда, чтобы давать мне советы, но ты впервые участвуешь в таком матче, понятно? Я знаю, как играть в эту игру. Это моя работа.

– Отлично. – Гант сделал глубокий вдох. – Но когда мы играем по правилам, а они – нет, игра становится немного утомительной. – Гант отошёл от Ратледжа. Сад выглядел прекрасно. Прежде он не занимался подобными вещами и не знал, что сад обычно предоставляется в распоряжение дипломатов после двух или трех часов переговоров в конференц‑зале, зато понял, что именно в саду проводится настоящая работа.

– Господин Гант? – Он повернулся и увидел Хью Ма, дипломата‑шпиона, с которым он беседовал раньше.

– Здравствуйте, господин Хью, – поздоровался в свою очередь «Телескоп».

– Что вы думаете о прогрессе переговоров? – спросил китайский дипломат.

Марк все ещё пытался понять, что имеет в виду этот парень.

– Если это прогресс, мне хотелось бы увидеть, что вы называете неблагоприятным ходом переговоров.

Хью улыбнулся.

– Оживлённый обмен мнениями часто более интересен, чем скучный разговор.

– Неужели? Я удивлён всем этим. Мне всегда казалось, что дипломатический разговор является более вежливым.

– Вы считаете происходящий обмен мнениями невежливым?

Гант снова подумал, а не пытаются ли его поймать в ловушку, но потом решил: а черт с ним. Ему вообще не нужна эта правительственная работа, правда? То, что он согласился на неё, потребовало принести в жертву личные интересы, не так ли? Что‑то вроде нескольких миллионов баксов. Разве это не даёт ему права говорить то, что он думает?

– Хью, вы обвиняете нас в том, что мы угрожаем вашему национальному величию, потому что мы возражаем против того, чтобы ваше правительство или его агенты убивали людей, причём прямо перед съёмочной камерой. Американцам не нравится, когда совершаются убийства.

– Эти люди нарушали наши законы, – напомнил ему Хью.

– Может быть, – согласился Гант. – Но в Америке мы арестовываем людей, нарушающих законы, и ставим их перед судьёй и присяжными, причём адвокат, защищающий права нарушителей, следит за тем, чтобы судопроизводство шло справедливо и без нарушений. Мы совершенно точно не стреляем человеку в голову, когда он держит в руках только что родившегося младенца!

– Это достойно сожаления, – признался Хью, – но, как я уже сказал, эти люди нарушали наши законы.

– И тогда ваши копы взяли на себя обязанности судьи/присяжных/палача. Хью, в Америке это сочли бы варварским актом. – Слово «варварским» вырвалось наконец наружу.

– Америка не имеет права так разговаривать с Китаем, господин Гант.

– Послушайте, господин Хью, это ваша страна и вы можете управлять своей страной так, как вам хочется. Мы не собираемся объявлять вам войну из‑за того, что происходит внутри ваших границ.