Изменить размер шрифта - +
— Да каждая вторая женщина города считает своим священным долгом прийти на собеседование и повидать самого князя. Это будет аттракцион, Николай Арсентьевич. Шоу, которое будет длится пару месяцев, не меньше.

Воевода выдохнул, как человек, который только что спас мир от катастрофы.

Я посмотрел на него, стараясь сохранить серьёзность, но уголок губ всё-таки дёрнулся. В глубине души я понимал, что он прав. В Северске и правда была такая особенность: новости передавались быстро, а важные должности автоматически превращались в повод для своеобразного театрального представления. И визит кандидатов от кадрового агентства в поместье это только доказало.

— Значит, без газет, — кивнул я. — Можно снова попросить кадровое агентство подобрать кандидатов…

— В прошлый раз они уже подобрали, — хмыкнул Морозов. — Так что ложки пропали.

Я замолчал.

— А лучше сразу взять на городскую должность Соколову и не усложнять себе жизнь. Хоть одна ведьма в штате будет с пользой.

Я покачал головой:

— Проще объявить конкурс. Должность княжеского секретаря это государева служба. И занимать ее должен человек с определенными навыками и умениями. Например, выпускник какого-нибудь лицея Императорского государственного управления.

— Выпускник? — переспросил Морозов.

— Ну да, — подтвердил я.

— Мужчина? — снова уточнил воевода, и мне послышалась в его голосе плохо скрытая ирония.

— Да какая разница какого пола будет секретарь! — возмутился я, не понимая, к чему клонит воевода.

Морозов покачал головой.

— Вы хотите, чтобы наша приёмная пустовала? — уточнил он, как бы даже без упрёка, просто ставя диагноз. — Когда в приёмной важного человека сидит женщина, все понимают: она твою просьбу выслушает, не отмахнётся от проблем простого человека. Даже если эти проблемы пустячные. А если посадим мужчину — что народ подумает? Что сидит там кто-то важный, строгий, бюрократ бумажный. От такого будут ждать либо осуждения, либо, чего доброго, презрения.

— Ну чего вы наговариваете? — нахмурился я. — Прямо будто мужчины поголовно неспособны к сочувствию.

Воевода прищурился и, не повышая голоса, выдал:

— Вот скажите мне, княже, ежели на улице кто-то крикнет: «Папа!» — много ли народу обернётся, чтоб узнать, чего человеку надо?

Я пожал плечами, не найдя что ответить.

— А вот если в беде кто-то крикнет: «Мама!» многие обернуться, а уж женщины и вовсе пойдут на помощь. Почитай каждая вторая. Даже если у неё детей сроду не было. Потому что душа у них устроена по-другому.

Он говорил это без насмешки, как человек, который долго смотрел на жизнь и успел сделать выводы, выстояв под всеми ветрами.

— Женщинам Всевышний дал тонкую душу, — продолжал он уже мягче. — И, ладно, ещё и длинный язык, не без этого, — тут Морозов покачал головой и даже позволил себе едва заметную улыбку. — Но главное, княже, не в этом. Главное то, что женщинам доверяют всякое, чего мужчине не откроют и под страхом смерти.

Он посмотрел на меня серьёзно, почти по-отцовски, но без назидания. Просто как человек, для которого эта жизнь и этот мир уже абсолютно понятны. И теперь он словно бы идет к реке на рыбалку и поясняет мне, молодому, как эта жизнь устроена.

— Это я вам верно говорю, — продолжил Морозов. — Хотите, можете объявить конкурс, но чтобы приёмная работала, то ставьте туда женщину. А хотите, чтобы она работала без скандалов, то ставьте умную женщину. Лучше сразу выбрать толковую. Потом будет поздно.

Я решил не спорить, потому как мужской мудростью сам ещё не успел обзавестись. А вот Морозов, похоже, уже всё понял. У него эта мудрость поселилась в сердце, и спорить с ним казалось делом неблагодарным.

Быстрый переход