— А у тебя как дела? — без перехода спросила она.

— Вчера ночью сражался с упырями, а сегодня катался по княжеству, — ответил я.

Марина хихикнула:

— Упыри уже до дальних уголков добрались?

Я на секунду растерялся, и только через несколько мгновений до меня дошло, что Марина использовала слово «упыри» в переносном смысле. И имела в виду всяких дурных людей, а не оживших мертвецов. И рассмеялся:

— Добрались, конечно.

— Весело тебе там, — произнесла Марина, и мне показалось, что в ее голосе промелькнула тоска.

— Конечно. Тут хорошо: реки, леса, озера, свежий воздух, рыбалка. Приезжай.

— Я подумаю, — ответила сестра и вдруг резко произнесла. — Ладно, в дверь ломятся. Наверняка папенька хочет позвать меня на разговор. Надеюсь, что он не решил отправить меня на исправление в монастырь.

— Это было бы слишком жестоко по отношению к монахам, — не удержался от шутки я, и Марина фыркнула:

— Меня надо жалеть, а не каких-то незнакомых дядек в рясах. Но я рада, что у тебя все хорошо. Завтра позвоню. Целую, обнимаю.

— До завтра, — ответил я, и Марина завершила вызов.

Я улыбнулся и положил телефон на стол. Затем взял со стола папку и принялся читать предложения. И только закончив чтение, довольно улыбнулся. Взглянул в потолок, и в какой-то момент, мысли начали путаться, и я провалился в черное небытие.

* * *

Я проснулся от трелей птиц. Песня доносилась из-за окна, которое я накануне, видимо, забыл затворить. В комнате было прохладно, пахло свежей травой и какими-то цветами. Я не сразу открыл глаза. Просто лежал, слушал, как переговариваются за окном птицы. Затем все же распахнул веки, приподнялся на локтях, выдохнул. Потянулся, чувствуя, как тянет плечо — неудачно спал. Наконец, я с великой неохотой встал с кровати и подошёл к окну. В саду медленно таял туман. Деревья стояли неподвижно. Где-то в листве мелькнула тень, ветка качнулась. Но певчего я так и не увидел.

Я добрел до ванной, где быстро привел себя в порядок, затем оделся, пригладил волосы. И вышел из комнаты. Спустился по скрипучим ступеням в гостиную.

Морозов уже сидел у камина, а перед ним, на стоял чайник и пара чашек. Воевода смотрел на огонь, время от времени делая маленькие глотки отвара. В комнате пахло лесными травами, которые, видимо, были добавлены в чай.

— Доброе утро, князь, — произнёс он, не оборачиваясь, едва я спустился в гостиную.

Голос его был спокойным, как будто мы расстались вчера за чаем, а не перед моей вылазкой в лес. Он не стал говорить о моей прогулке, не спросил, не уточнил. И я, приняв эту сдержанность как знак уважения, просто кивнул в ответ.

— Вчера видел, как в лесу в один из своих капканов попался браконьер, — сообщил я, проходя ближе.

— Митрич его прибил? — ровно поинтересовался Морозов, повернув голову вполоборота.

— Нет. Освободил, — ответил я и уставился на собеседника с удивлением.

Воевода лишь пожал плечами, как будто это было не более чем перемена ветра.

— Стареет Митрич. Добрым стал. Или просто решил вас не разочаровывать.

— Может, он проявил гуманность, — предположил я, всё ещё прокручивая в голове картину: леший, склонённый над человеком, аккуратно разжимает стальные зубья капкана. Живой, почти отеческий жест.

Морозов усмехнулся. Беззлобно, как будто услышал шутку, знакомую с юности. И, глядя куда-то в сторону, тихо повторил:

— Стареет.

— Надо выяснить, дошёл ли раненый до поселения, — произнёс я, устроившись поудобнее в свободной кресле.

Морозов кивнул, будто всё это уже знал заранее.

— Если Митрич его отпустил, то точно дошёл.