- Извините, что побеспокоил вас, - произнес Мегрэ, за спиной которого прятался клоун.
В комнате находилась еще старуха, такая же тучная, как и Жермен, краснолицая, с подозрительно белокурыми волосами; она улыбалась грубо накрашенным ртом.
Уж не попали ли они в музей восковых фигур? Нет. Эти фигуры двигались, а на маленьком столике, рядом с нарезанным пирогом, стояли две чашки с чаем, от которых шел пар.
- Роналд Декстер сказал, что сегодня вечером я могу получить интересующие меня сведения.
Стены, сплошь увешанные афишами и фотографиями, были не видны. На самом почетном месте красовался шамберьер (Шамберьер - длинный кнут, употребляемый в цирке или в манеже) с рукояткой, украшенной разноцветными лентами.
- Люсиль, подайте, пожалуйста, господам стулья.
Голос, конечно, остался таким же, как в те времена, когда этот человек выходил на манеж, объявлял коверных и рыжих; этот голос странно звучал в тесной комнатушке, такой захламленной, что бедной Люсиль трудненько было освободить два черных стула, обитых красным бархатом.
- Да, этот юноша знавал меня когда-то... - произнес старик, Прямо начало стихотворения! Прежде всего, Декстер в глазах старого циркача был «юношей». И, кроме того, он был тем, кто «знавал меня когда-то», а не тем, «кого я когда-то знавал»...
- Я знаю, что вы в трудном положении. Если бы ваш сын проработал в цирке хотя бы несколько недель, вам достаточно было бы сказать: «Жермен, это было в таком-то году. Он принимал участие в таком-то номере. Выглядел таким-то и таким-то», И Жермену даже не пришлось бы копаться в своих архивах.
И он указал на кипы бумаг, лежавших всюду - на столах и стульях, на полу и даже на кровати, так как Люсиль вынуждена была положить их туда, чтобы освободить два стула.
- У Жермена все здесь.
Он постучал себя по лбу указательным пальцем.
- Но так как речь идет о кафешантанах, я говорю вам: «Вы должны обратиться к моему старому другу - к Люсиль. Она здесь. Она слушает вас. Соблаговолите адресоваться к ней».
У Мегрэ погасла трубка, а ему сейчас так надо было затянуться, чтобы освоиться с обстановкой. Он держал трубку в руке, и вид у него был, наверное, довольно растерянный, потому что тучная дама опять улыбнулась ему - улыбка казалась кукольной на ее грубо раскрашенном лице - и сказала:
- Можете курить. Робсон тоже курил трубку. Я тоже покуривала несколько лет после его смерти. Может быть, вы меня не поймете, но это как-то приближало меня к нему.
- Вы создали очень интересный номер, - из вежливости пробормотал комиссар.
- Откровенно говоря, лучший в этом жанре. Это вам всякий скажет. Робсон был неподражаем. Как он умел держаться! Вы не можете себе представить, что значит в нашей профессии умение держаться. Он одевался на французский манер - облегающие штаны до колен и черные шелковые чулки. Икры у него были умопомрачительно красивы. Одну минуточку!
Она порылась не в сумочке, а в шелковом мешочке с серебряной застежкой и вытащила оттуда фотографию, рекламную фотографию своего мужа в наряде, который она только что описала, - черная полумаска, нафабренные усы: напружинив ноги, он протягивал палочку - волшебную палочку! - к невидимым зрителям.
- А вот я в те времена.
Женщина неопределенного возраста, тоненькая, грустная, прозрачная, положив подбородок на сжатые руки и приняв самую неестественную позу, смотрела куда-то в беспредельность ничего не выражающим взглядом. |