|
Лишь потом, гораздо позднее, когда узнаешь их поближе и уже ничему не будешь удивляться, можно, пожалуй, и посмеяться над ними, как доктор Брессель. Мегрэ был еще далек от этого. Мальчики беспокоили его. Ему казалось, что один из них живет сейчас в страшном кошмаре, несмотря на яркое солнце, заливающее деревню. Он спустился вниз позавтракать как раз в то время, когда на площадь стали подкатывать повозки окрестных фермеров. Не заходя в заведение Луи, они собирались группами либо на улице, либо перед церковью, и их рубашки на фоне загорелых лиц выглядели ослепительно белыми. Не зная, кто занимается похоронами, они даже и не подумали спросить об этом. Кто-то уже позаботился доставить гроб из Ла-Рошели и поставить его в церкви. Число черных силуэтов на площади быстро росло. Мегрэ то и дело замечал совсем незнакомые ему лица. Лейтенант поздоровался с ним за руку. - Ничего нового? - Ничего. Вчера вечером я был у него в камере. Он по-прежнему отрицает свою виновность и не понимает, почему Марсель Селье стоит на своем. Мегрэ прошел во двор школы. Занятий сегодня не было. Окна квартиры учителя закрыты, никого из обитателей квартиры не было видно. Мать и сын, испуганные и настороженные, наверняка не будут присутствовать на похоронах и сидят теперь дома в ожидании какого-нибудь неприятного происшествия. Однако в толпе не чувствовалось озлобления. Мужчины болтали друг с другом, кое-кто проходил к Луи, пропускал стаканчик вина и, вытирая губы, вновь появлялся на площади. Когда Мегрэ проходил мимо, все замолкали и, лишь проводя его глазами, снова начинали тихо переговариваться. Какой-то молодой человек со здоровенной трубкой во рту, одетый, несмотря на хорошую погоду, в непромокаемый плащ, перетянутый в талии поясом, подошел к нему. - Разрешите представиться: Альберт Раймонд, репортер газеты "Шаранта", - самоуверенно проговорил он. Ему было немногим больше двадцати. Худой, длинноволосый, он то и дело иронически ухмылялся. Мегрэ ограничился кивком. - Я хотел еще вчера повидаться с вами, но у меня не было времени. По тому, как он говорил и держался, чувствовалось, что он считает себя ровней с комиссаром. Вернее, оба они - по его разумению - стояли выше толпы и оба могли смотреть на нее свысока, как люди, которые уже давным-давно хорошо изучили малейшие движения человеческой натуры. - Правда ли, - спросил он, держа в руках блокнот и вечное перо, - что учитель собирается предложить вам все свои сбережения, чтобы вы вызволили его из беды? Мегрэ повернулся к нему, оглядел его с ног до головы, хотел что-то сказать, но потом, пожав плечами, отвернулся в сторону. Глупец, по всей вероятности, подумал, что попал в самую точку. Но это не имело никакого значения. Зазвонили колокола. Женщины заполонили всю церковь, кое-кто из мужчин тоже прошел внутрь. Послышались звуки органа и колокольчик мальчика-служки. - Что будет, обедня или только отпевание? - спросил комиссар у какого-то незнакомца. - И обедня, и отпевание. Времени хватит. Мало-помалу почти все мужчины собрались у гостиницы. Они группами входили туда, стоя выпивали стаканчик вина и тут же выходили. Приток посетителей не иссякал: они толпились на кухне и даже на дворе. |
